Через некоторое время Майкл открывает дверь душа и смотрит на нее так нежно и встревоженно, что ей хочется протянуть к нему мокрые руки, обнять его и прижать к себе прямо как есть, в одежде. Лучше бы эти капли воды были ее слезами, чтобы он стоял под ними, пока не промокнет. Потом она видит, что он заметил кровь, и догадывается, о чем он думает. Это мысль, которую он на собственном опыте научился не повторять всуе. Но говорить вслух и не обязательно. Удар уже нанесен. Вместо тревоги на его лице появляется выражение облегчения, и даже двойного облегчения. Его рот растягивается в покровительственной улыбке, и она сожалеет, что на ее пальцах не растут длинные острые железные когти, чтобы разодрать ему лицо. Она захлопывает дверь душа, прищемив ему пальцы, и, когда представляет, как он сжимает их другой рукой, шипя от боли, испытывает неимоверную радость.

— Где Кейт? — спросила Тэмсин у Фэй в тот день, когда поняла, что ей нужно срочно поделиться с кем-то переполнявшей ее горечью.

Она задает этот вопрос с известной долей злорадства, не отрывая взгляда от циферблата часов. Ее пальцы крепко сжимают запястье Фэй. Она ожидает, что пульс сейчас ускорится так же, как у нее самой. Но нет, ничего подобного не происходит.

— Она в серванте, — отвечает Фэй.

Тэмсин заливается краской стыда от сознания, как подло она поступила. Более того, она поступила жестоко с пожилой женщиной, чей ум, чудесный, острый ум, последовал за телом в своем полураспаде. Многие из подопечных Тэмсин прошли эту стадию, но она не думала, что это произойдет с Фэй.

— В серванте? Понятно.

— Вы знаете, этот успокаивающий тон вам не идет.

Тэмсин отрывает глаза от циферблата, сбившись со счета, и видит, что взгляд у Фэй так же ясен, как и всегда.

— А вам совсем не подходит роль выжившей из ума старухи. Вы меня напугали.

— Гнев и озлобление пройдут, дорогая. Это я вам обещаю. Это самая нестойкая часть души, она быстро улетучивается.

Тэмсин вздрагивает, как от удара. Она не знала, что это так заметно со стороны.

— А потом, — продолжает Фэй, — остается только печаль.

— Понимаете, Кейт и правда в серванте, — говорит Фэй.

И в этот день, а предчувствие подсказывает Тэмсин, что это один из последних дней, которые им суждено провести вместе, она почти готова ей поверить.

— Можешь ее достать, если хочешь. Я не вынимала ее уже много лет.

— Значит, у вас есть ее фотография?

— Давай, она в том отделении, где бар.

— Почему вы не хотели показать мне раньше?

— За портвейном.

Тэмсин, чьи скудные запасы дешевого спиртного ютятся в углу кухонного шкафа, считает наличие настоящего домашнего бара признаком элегантности. Женщина, у которой есть домашний бар, несомненно, должна делать укладку с шиньоном, насаживать дольки лимона на края бокалов и блистать на рауте так же ярко, как серебряное ведерко с кубиками льда. Тэмсин представила себе, как молодая Фэй, словно сошедшая с картинки для журнала «Вог», наливает гостям шампанское в бокалы. Створки из розового дерева открылись плавно и неторопливо, как двери дорогого автомобиля. Внутри она увидела хрустальные графины с притертыми пробками, а в них сияли внутренним светом рубиновый портвейн, сапфировый джин и еще что-то ядовито-изумрудное. Тэмсин вынула одну из пробок и поднесла горлышко графина к носу:

— Мятный ликер? Фу! Честное слово, Фэй, я-то думала, что у вас безукоризненный вкус.

— За ним, в глубине полки.

И там, в глубине серванта за бутылкой портвейна Тэмсин увидела Кейт. Кейт была маленькая. Гораздо меньше, чем Тэмсин могла ожидать. Она находилась в стеклянной банке толстого стекла с выдавленным на металлической крышке названием «Фаулерс». Она плавала внутри в прозрачном растворе, ее тонкая детская кожа чуть-чуть сморщилась под действием консервирующей жидкости. От ее животика тянулась фиолетовая плеть пуповины, уходящая в никуда.

— О, Фэй!

— Она родилась слишком рано. Намного раньше, чем следовало. Ничего нельзя было сделать.

Тэмсин проводит по стеклу кончиком пальца, как будто сквозь него можно погладить изгиб крошечных губок девочки или редкие белесые пушинки ее бровей.

— Я ее так хотела, что просто не могла себе позволить уйти из больницы без нее. Кит договорился с кем надо. Когда я принесла ее домой, то не знала, куда ее поставить. Бар показался мне каким-то подходящим местом, потому что в этом была своя доля иронии. Понимаете, когда счастье невозможно, остается только веселиться.

Тэмсин действует очень осторожно, но, когда вынимает банку, эмбрион все равно начинает покачиваться в своей формалиновой ванне, ударяясь коленями и локтями о стекло.

— Дай мне на нее посмотреть.

Тэмсин на минуту прижимает Кейт к груди, прежде чем протянуть ее матери, откинувшейся на подушки. Фэй нежно берет банку в руки, и ее слезы одна за другой начинают капать на толстое стекло, стекая по гладкой поверхности.

«О, Кейт!» — думает Тэмсин. Это первое, что приходит ей в голову, когда она видит, подъезжая к дому Фэй, что дверь квартиры, окна и задняя дверь машины «скорой помощи» распахнуты неприлично широко. Как будто кто-то решил выставить хрупкое тело Фэй на всеобщее обозрение. Что за невыносимое зрелище! Тэмсин бросает велосипед на улице и бежит к дому, с одним только желанием — поскорее накрыть Фэй ее ночной рубашкой.

Ночная сиделка сидит во дворе, курит и задумчиво смотрит на реку, плотно запахнувшись в длинный кардиган крупной вязки. Племянник Фэй тоже здесь, в квартире, но ему не сидится спокойно, он то вскакивает со стула, то стоит, прислонившись к стене. Или мечется по светлому ковру, обходя доброжелательного вида людей в синих комбинезонах с блокнотами в руках. Они уже перенесли Фэй с кровати на узкую складную каталку машины «скорой помощи».

Тэмсин дотрагивается до чуть пожелтевшей кожи ее лица, гладит мягкие лиловатые волосы. Племянник смотрит на нее так, будто ее показывают по телевизору.

— Вы ей нравились, — говорит он ровным голосом.

— Она мне тоже.

— Спасибо вам за то, что о ней заботились.

Тэмсин поднимает руку Фэй, высохшую, как птичья лапка, и дотрагивается щекой до ее тыльной стороны. Потом опускает руку и кивает сотруднику «скорой помощи», который снимает каталку с тормоза и катит ее к выходу.

— Она хотела вам что-нибудь подарить на память, — говорит племянник. — Сказала, что вы можете выбрать сами.

Тэмсин перехватывает взгляд, который тот бросил на развешанные по стенам картины. Кажется, наследника больше всего интересует вопрос, имеет ли она представление об их истинной ценности. Он явно рассчитывает на ее скромность, ему хочется, чтобы она попросила самую маленькую картину и ни в коем случае не выбрала холст побольше.

— Что угодно, — говорит он обреченным тоном. — Она так и сказала: что угодно.