Он закончил читать текст, как раз когда инженер провел пальцем по горлу. Радуясь тому, что Мойше закончил вовремя, в эфир вышел Натан Якоби, который заговорил по-английски:

— Я переведу речь Мойше Русецки. Но прежде я бы хотел отметить, что никто не может лучше мистера Русецки судить о вероломстве ящеров, ведь он стал свидетелем того, как освобождение превратилось в попытку порабощения всего мира людей. Как он сказал…

Мойше не слишком внимательно слушал Натана. С каждым днем он все лучше понимал английский, но до свободного владения языком ему было далеко: пока до него доходил смысл одного предложения, Натан успевал произнести еще два.

Якоби повторил английскую версию речи Мойше для восточноевропейских слушателей, не владевших идиш. Поскольку Мойше знал ее содержание, ему было гораздо легче понимать английскую речь. Когда инженер показал, что передача закончена, Мойше откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул.

Перейдя с английского на идиш, Натан сказал:

— Иногда я спрашиваю себя: есть ли хоть какая-то польза от наших передач?

— Конечно, — заверил его Мойше. — Когда ящеры посадили меня под арест в Лодзи, мне помогли спастись не только мой английский кузен, но и множество бойцов еврейского Сопротивления в Польше. Им необходима поддержка, они должны знать, что и другие люди сражаются с ящерами.

— Да, наверное, ты прав, — сказал Якоби. — Ты ведь там был. Просто последние четыре года я веду передачи, рассчитывая вселить надежду в жителей оккупированной Европы — сначала стонавшей под игом нацистов, а теперь вот появились ящеры, — и не вижу никаких результатов своей работы. Мне бы хотелось знать, что я внес свою лепту в дело борьбы со злом.

— Ящерам правда нравится не больше, чем немцам, — ответил Русецки. — По сравнению с тем, что нацисты творили в Польше, инопланетяне выглядели получше, но ящеры хотят покорить всю Землю, и чем больше людей будет это понимать, тем отчаяннее они станут сражаться.

— Всю Землю, — повторил Якоби. — Тут есть о чем подумать. Мы назвали войну мировой еще до того, как ящеры на нас напали, но Америка, Африка, Индия, большая часть Ближнего Востока практически не участвовали в войне. Теперь же война охватила все страны. Трудно представить себе ее масштабы.

Мойше кивнул. Ему было труднее, чем британскому еврею. Якоби вырос в Лондоне, который являлся столицей одной из величайших мировых империй, к тому же тесно связанной с Соединенными Штатами. Он всегда думал о мире как о едином целом. Интересы Мойше прежде не выходили за пределы Польши — точнее, Варшавы — ровно до того дня, когда фон Риббентроп и Молотов подписали пакт о нацистско-советской дружбе, который гарантировал не только неизбежность войны, но и ее крайнюю жестокость.

Сквозь стекло инженер предложил Русецкому и Якоби выйти из студии. Они быстро повиновались; до начала следующей передачи оставалось совсем мало времени.

Как и следовало ожидать, в коридоре уже ждал высокий тощий мужчина с резкими чертами лица, его густые темные волосы тронула седина. Он посматривал на часы, держа в руках листы бумаги с напечатанным на машинке текстом, вроде тех, что нес Якоби.

— Доброе утро, мистер Блэр, — сказал Мойше на своем неуверенном английском.

— Доброе утро, Русецки, — ответил Эрик Блэр, снимая свой темный «в елочку» пиджак. — В этом закрытом гробу становится все жарче — пожалуй, лучше остаться в одной рубашке.

— Да, тепло, — ответил Мойше, отвечая на ту часть реплики, которую понял.

Блэр занимался вещанием на Индию. Он несколько лет прожил в Бирме, а также успел получить тяжелое ранение во время гражданской войны в Испании, где сражался на стороне республиканцев. Во время скитаний он умудрился подхватить тяжелый кашель, скорее всего туберкулез.

Он на всякий случай вытащил носовой платок.

— Прошу меня простить, джентльмены, мне нужно выпить стакан чая, чтобы прочистить трубы.

— Поразительный человек, — пробормотал Якоби на идиш, когда Блэр вышел. — Я видел, как после передачи он кашлял кровью, но никто из слушателей никогда бы не догадался, что он болен.

Вскоре вернулся Блэр с толстой чашкой из белого фарфора. Он сделал несколько глотков напитка, отдаленно напоминающего чай, скорчил рожу и быстро прошел в студию. И тут же завыла сирена воздушной тревоги. Русецки удивленно заморгал; он не слышал воя двигателей самолетов ящеров.

— Может быть, спустимся в подвал? — спросил он.

К его удивлению, Якоби возразил:

— Нет, подождем. Послушай.

Мойше послушно принялся слушать. Вместе с воем сирен до него донесся и другой звук — резкий металлический звон, который он далеко не сразу сумел распознать.

— Почему звонят церковные колокола? — спросил он. — Раньше во время налетов они молчали.

— В сороковом году их голоса должны были послужить сигналом, — ответил Якоби. — Благодарение Богу, тогда он так и не прозвучал.

— Я не понимаю, каким сигналом?

— Когда люфтваффе начали нас бомбить, все колокола молчали. Но все знали, что, если колокола зазвонят, значит, началось вторжение.

Церковные колокола продолжали звонить, и внутри у Мойше все похолодело.

— Немцы не станут вторгаться в Англию, — сказал он. Хотя это и не вызвало у него особого восторга, после высадки ящеров отношения между Великобританией и оккупированной немцами северной Францией стали почти дружескими. Ящеры… — Ой!

— Ой — это правильное слово, — согласился Якоби и склонил голову набок, прислушиваясь к сиренам и звону колоколов. — Однако я не слышу истребителей ящеров и выстрелов наших зениток. Если вторжение и началось, то не в Лондоне,

— Тогда где же? — спросил Мойше, словно Якоби имел доступ к тайной информации.

— Откуда я знаю? — нетерпеливо отозвался Якоби и тут же ответил на собственный вопрос. — Мы на радиостудии Би-би-си. Если мы ничего не выясним, находясь здесь, значит, ответа на твой вопрос не существует.

Русецки стукнул ладонью по лбу, чувствуя себя очень глупо.

— В следующий раз — знаешь, что я сделаю? Спрошу у библиотекаря, где найти нужную книгу.

И Мойше снова колебался, он не слишком хорошо знал планировку здания, поскольку обычно направлялся сразу в эту студию.

Якоби заметил его сомнения.

— Пойдем, я покажу тебе, где находится отдел новостей. Они в курсе всех событий.

На нескольких столах стояли ряды радиоприемников. Свист и скрежет помех, разноязыкий говор легко могли свести случайного человека с ума. Большинство операторов — в основном женщины — сидели в наушниках, каждая из них слушала только одну станцию.

Одна фраза повторялась снова и снова:

— Они здесь.

Одна из женщин сняла наушники и положила на стол. Вероятно, она собралась выйти в туалет. Женщина кивнула Якоби — кажется, они были знакомы.