Ханса Гублера не было видно. Только пройдя несколько шагов по узкой дорожке, Фабио обнаружил его лежащим на животе между кочанами салата.

– Господин Гублер? – осторожно, чтобы не напугать, окликнул он хозяина.

Гублер поднял голову.

– Что, уже шесть?

Он встал с земли, отряхнул штаны и пошел навстречу Фабио. Стройный седой мужчина среднего роста, тоже загорелый благодаря работе в огороде.

– Садитесь же за стол. – Он подошел к крану в стене дома и вымыл руки. Вода вытекала в лейку, подставленную под кран. Он вытер руки о штаны, но все прислушивался к журчанию. Когда лейка наполнилась, он завернул кран и присел за стол к Фабио.

– Я вот думаю, не установить ли автомат для поливки. Это сэкономит воду, но будет стоить нервов… Я прочел вашу статью…

– И что?

– Я на пенсии, имею право говорить что думаю. Мне не понравилось.

Такой прямоты Фабио не ожидал. И все-таки спросил:

– Почему?

– Да как вам сказать? – Вопрос не был риторическим. Гублер в самом деле задумался, как сказать то, что он имел в виду. – Ваша статья из тех, где автор выдвигает свой тезис и приводит только те факты и мнения, которые его подтверждают. «Злость машиниста на самоубийцу» – заголовок настолько хлесткий, что никого уже не интересует, как оно бывает на самом деле.

– Вы так считаете?

– Так оно и есть. Ведь это же, разумеется, чепуха. Никто из нас не злится на бедняг, которые не видят иного выхода. Каждый, кто пережил такое, это знает. А вы представьте себя на месте машиниста, который беспомощно сидит в своей кабине и несется на живого человека. Вы на него смотрите, вы ощущаете наезд. Только трепачи утверждают, что испытывают злость. Это они сами себе внушают, им так легче. На самом деле мы не ненавидим этих людей, мы чувствуем, что связаны с ними. Мы – часть их судьбы.

Госпожа Гублер принесла поднос с двумя стаканами, сахарницей и запотевшим кувшином. Не спрашивая согласия, она наполнила стаканы.

– Лимонад. Если он для вас слишком кислый, вот виноградный сахар.

Когда она ушла, Гублер продолжал:

– Мы не злимся, можете мне поверить. Мы печалимся.

Фабио был смущен. Он отхлебнул лимонада.

– Что там? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

– Свежевыжатый лимон, вода, лед и немного виноградного сахара. Вы хотели расспросить меня об Андреасе Барте. – Он произнес это имя как имя старого знакомого.

– До сих пор непонятно, почему он покончил с собой. Но похоже, что это могло быть связано с его работой.

Гублер кивнул.

– Это всего лишь смутная догадка. Возможно, он столкнулся с чем-то, что поставило его в безвыходное положение.

– С чем?

Фабио пожал плечами:

– Он был контролером продуктов питания. Возможно, он обнаружил нечто, что было кому-то неприятно.

– А при чем тут я?

– А что, если Андреас Барт оказался на рельсах не по своей воле? Что, если его кто-то толкнул? Или еще как-то заставил это сделать?

– Полиция уже задавала мне этот вопрос. Они всегда об этом спрашивают.

– И что вы ответили?

– Что не могу сказать. Мы всегда так отвечаем. Но между нами: он просто стоял там и ждал. Никто его не толкал. И не вынуждал. Я видел его глаза. Он этого хотел.

Фабио задумчиво кивнул.

– Что, не вписывается в вашу концепцию? Фабио почувствовал, что его застали врасплох.

– Не совсем.

– А что говорит по поводу этой теории его жена?

– Она тоже ничем не может мне помочь.

– Как ее дела?

– Она уехала отдыхать.

– Рад это слышать. Тогда она казалась обреченной. Не хочу вас выгонять. Но есть ли у вас еще вопросы? Мне нужно заняться установкой аппаратуры, мы завтра уезжаем на несколько дней. Такой уж мы народ, машинисты на пенсии. Не можем долго выдержать, когда пейзаж стоит на месте.

Прощаясь, Фабио сказал:

– То, что вы сказали о моем очерке, об этом тезисе, который я хотел подтвердить… Боюсь, в чем-то вы правы.

Ханс Гублер хлопнул его по плечу.

– Смотрите, не повторите того же с Андреасом Бартом.

Неужели старый машинист прав? Неужели он снова пытался подогнать факты под свой тезис?

Наступил вечер. В открытое окно проникал шум улицы и выхлопные газы. Фабио лежал на кровати, заложив под голову руки и пытаясь привести в порядок мысли.

Неужели это верно? И он завяз в истории, которая грозит ему крупными неприятностями? Неужели из-за нее он схлопотал по черепу? Неужели Лукас из-за этого стер все следы расследования? Чтобы его защитить? По дружбе?

Нет. Лукас ему не друг. Друг не воспользовался бы ситуацией.

А Норина? Она знала, что Лукас знаком с Марлен? Что Марлен сказала Лукасу, что Фабио ей нравится, и Лукас не то чтобы устроил, но все-таки поощрил их встречу? Норина знала о той роли, которую сыграл ее рыцарь и утешитель? И самое главное: знала ли она о визите – визитах? – Лукаса к Марлен?

Он подошел к телефону и набрал номер Норины.

– Да? – ответил мужской голос.

Мысль, что трубку телефона Норины может поднять Лукас, была такой невообразимой, что в первой момент он потерял дар речи. Потом спросил:

– Норина там?

– Нет.

Фабио помолчал, потом сказал:

– Где мой очерк, Лукас?

– Какой очерк?

– Где мой очерк?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Где мой очерк? – в третий раз спросил Фабио и положил трубку.

Мимо дома медленно проехала машина с включенной на полную мощность аудиоаппаратурой. Фабио взял с тумбочки сигареты, закурил. «Где мой очерк, Лукас?» – бормотал он.

Он сел за стол, врубил компьютер, открыл электронную почту и написал: Где мой очерк, Лукас?

Это было его первым сообщением с тех пор, как редакция заблокировала ему доступ к издательскому серверу и он сделал себе новый почтовый ящик. Второе письмо он послал Норине. Тема: Любовь; текст: Я тебя люблю. Ф.

Фабио никогда еще не видел «Ночлежку» такой пустой. Те, кто не уехали в отпуск, торчали на террасе «Ландэгга», надеясь, что озеро принесет хоть немного прохлады. Заняты были всего несколько столов, в основном приезжими из сельской местности, пожелавшими раз в жизни тоже посидеть в городском баре.

Фабио не усидел у себя в комнате. Если человек сам себе чужой, ему противопоказано постоянное пребывание в чуждом антураже. Может быть, здесь, в таком знакомом окружении, он встретится со старым Фабио. А если нет, то хотя бы убьет пару часов.