Несколько секунд он молчит, поджав губы.

– Ты ужасно ревновала к Соне. Даже подозревала ее. Ты боялась, что она пытается отбить меня.

– Не понимаю, – я наклоняю голову: – Почему я так решила? Она флиртовала с тобой или что?

– Ничего подобного. Она была профессиональная суррогатная мать. До нас выносила ребенка уже для двух пар, и рекомендации у нее были безупречные. Поначалу ты была ей благодарна. Но иногда твое расстройство обостряется, если добавляется какой-то стресс. Ты начинаешь… злиться.

– Мое… расстройство?

– Не люблю ярлыки. Но в прошлом у тебя был параноидный бред. Это не значит, что ты шизофреник…

Я подпрыгиваю, как будто меня током ударило.

– Шизофреник! Это невозможно. Я же два года прожила без лекарств, и не было у меня никакого бреда.

Он встает и мягко кладет мне руки на плечи:

– Успокойся, Кассандра. Я сказал, это не значит.

– Тогда зачем ты вообще произнес это слово?

Он усаживает меня обратно на диван и садится рядом.

– Прости. Я не хотел тебя нервировать. Просто… ну, ты всегда была тайной. То ведешь себя вполне нормально, то будто делаешься другим человеком.

Я потрясена. Я что, сумасшедшая?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, как я уже сказал, сначала ты была благодарна Соне за то, что она вынашивала для тебя Валентину, а потом стала ненавидеть ее за это.

– Она продолжала общаться с нами после родов?

– Нет. Мы распрощались насовсем.

– Так что же произошло?

– Первое время ты чувствовала себя хорошо, но недолго.

Он мрачнеет:

– А потом ты начала слышать голоса.

Теперь я отпиваю большой глоток вина. Меня ужасно мутит.

– Голоса?

– Они говорили, что ты должна причинить зло Валентине. Очень похоже на послеродовой психоз.

Ерунда какая-то.

– Послеродовой психоз, притом что я не была беременна?

Он пожимает плечами:

– У некоторых женщин даже бывает молоко без беременности. Мозг многое может.

Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю:

– Продолжай.

Он встает и начинает мерить комнату шагами.

– Мы боялись за Валентину, и за тебя тоже, конечно. Испробовали всевозможные лекарства, и первое время они помогали, но потом голоса всегда возвращались. Хотя как раз в тот день, когда ты пыталась покончить с собой, тебе стало лучше.

Он встает, облокотившись о каминную полку, и качает головой.

– Теперь я понимаю: ты сознательно приняла такое решение, и оно принесло мир твоей душе. Утром я уехал, а на полпути к больнице сообразил, что забыл мобильник. Развернулся и поехал домой. И нашел тебя в ванне. Ты уже потеряла очень много крови. Вернись я на пять минут позже…

Я откидываюсь назад и закрываю глаза, осмысливая услышанное. Жуткая история о женщине, которая оказалась на грани. Я не хочу быть этой женщиной, но леденящий ужас, который я испытываю, заставляет меня опасаться, что это действительно я.

– А где Соня?

В его глазах тотчас мелькает боль.

– Не спрашивай, Кассандра, тебе лучше не помнить.

– Но… – начинаю я и тут же останавливаюсь. А вдруг Соня – та женщина из моих кошмаров? Без половины лица? Мне становится трудно дышать. Я встаю, пытаясь набрать воздуха в легкие.

– А второй раз, когда я въехала в стену?

Он громко вздыхает:

– Тебе было гораздо лучше, но ты перестала принимать лекарства. Пациенты часто так делают. Ты чувствуешь себя хорошо и думаешь, что оно больше не нужно. Это было летом, Валентине уже исполнилось три. У тебя снова начался бред, голоса толкали тебя на дурные действия. Ты оставила Валентину дома одну и направила машину в кирпичную стену нашего спортзала.

Он сглотнул.

– Но потом ты пошла на поправку. Стала принимать лекарства. Я думал, все в порядке. А ты взяла и исчезла.

Джулиан встает, поднимает меня на ноги и заключает в объятия. Я начинаю плакать и скоро уже захлебываюсь от рыданий. Он держит меня крепко, шепча, что все будет хорошо, пока я не выбиваюсь из сил. Душевный подъем, который я испытала еще несколько дней назад, воссоединившись с Джулианом, уступает место полной опустошенности и такому нестерпимому ужасу, что впору утопиться. Кто же эта Кассандра и какие секреты она хранит?

Что бы это ни было, я чувствую: в них достаточно силы, чтобы меня уничтожить.

Блайт надписала адрес на последней рождественской открытке, отложила ручку и сделала глоток ромашкового чая. Холодно. Она поставила кружку на стол и повернула ее, разглядывая изображение скульптуры «Эней, Анхиз и Асканий». Эту кружку подарила ей Эддисон, прошлым летом на день рождения, зная, как она любит Бернини. Это был продуманный подарок. Блайт вздохнула про себя, вспомнив Эддисон. Та недавно сообщила, что должна прервать общение с их семьей. Хейли была огорчена, но отнеслась к этой просьбе с пониманием. А вот Гэбриел с ума сходил от беспокойства, убежденный, что Эддисон в опасности, и никакие доводы Теда и Блайт не могли заставить его думать иначе.

– Привет, мам, – сказала Хейли, войдя на кухню и обняв Блайт.

– Привет, солнышко. Молодец, что зашла. Покормить тебя?

– Нет, я ненадолго. Нужно обратно на работу.

– А чаю выпьешь?

– Да, с удовольствием.

Блайт поставила чайник, взяла свою кружку и чистую из шкафчика.

– Вот, – сказала она, когда чайник вскипел, поставила дымящиеся кружки на стол и села.

– Как вы съездили в Майами? – спросила Хейли.

– Хорошо. Там всегда чудесно. Жаль только, вы оба не смогли поехать с нами.

– И мне, – Хейли состроила гримасу. – Хотя там Гэбриелу, наверное, было бы еще тяжелее, чем здесь. Он только и говорил, что о волшебной поездке во Флориду с Эдди и как они планировали вернуться на «Арт-Базель».

Она вздохнула:

– Не знаю. Вроде бы еще не так много времени прошло, но ему не становится лучше, скорее, даже хуже.

Блайт тоже глубоко вздохнула:

– И я за него волнуюсь.

Она побарабанила пальцами по столу, качая головой.

– Я с самого начала знала, что-нибудь такое случится. Это было неизбежно. Рано или поздно прежняя жизнь должна была догнать ее и потребовать сделать выбор. И выбор просто не мог быть в пользу Гэбриела.

Они посидели в молчании, прихлебывая чай и думая каждая о своем. Наконец Блайт заговорила: