Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обычно со мной за столом сидят и другие: отец Бернар, англичане Дикон с Уиллом, сарацин Юсуф, Вихорёк… Не сегодня.
Это мой дом, и я вправе сажать за стол кого пожелаю. Однако наличие за общим столом, к примеру, монаха наверняка вызовет непонимание у хускарлов Ивара.
Здесь, на Сёлунде, считается, что хороший монах — это монах ободранный до нитки и повешенный на древо. На радость Одину. К англичанам и сарацинам славные датские викинги относятся лучше. Не вешают, а используют для хозяйственных работ. В свинарнике, например.
У меня тоже есть рабы. Достались как приложение к поместью. Надо ж кому-то и свиньями заниматься.
Мои англичане на роль свинопасов не годятся. Слишком хорошо из луков стреляют. Тем не менее за один стол с Гримаром я их сажать не буду. Лучше не надо.
— Гримар! Бык волосатоухий! — Свартхёвди ввалился в дом и сходу треснул посланца Ивара кулачищем в грудину. Кулак не пострадал. Грудина — тоже. Под ярким шелковым «жилетом» у Гримара — панцирь с поддоспешником.
— Медвежонище! — Пасть хольда распахнулась в щербатой улыбке. Искренней.
Бум! Это уже Свартхёвди долбанули в грудную «бочку».
— Так и знал, что тебя увижу! — прогудело из «бочки». — Ты обманул меня! Обещал отдать сестру мне, а теперь что я вижу?
— А видишь ты моего брата Ульфа Вогенсона! — осклабился Медвежонок. — Хотя он такой маленький, что его можно и не заметить!
Шутник, блин.
— Он достаточно велик, чтобы его заметил Ивар Рагнарсон, — рокотнул Короткая Шея.
Свартхёвди враз посерьёзнел.
— Ивар?
— Я теперь — его человек, — сообщил Гримар. — Харек Младший мне больше не по нраву.
Харек Младший (Младший — чтоб не путать с предыдущим, уже отошедшим в мир иной) — главный конунг Дании. Большой человек.
Но не для Рагнарсонов.
— Понимаю, — кивнул Медвежонок. — С Иваром-то — повеселее. — И уже мне, указывая на Гримара: — Родич наш. Сын племянника жены деда младшего брата моего отца.
Без запинки выговорил, однако.
О как! По здешним понятиям, Гримар — близкий родственник. Медвежонка. И следовательно, мой. Теперь нам положено обняться? Нелегкое будет дело. Тулово у Короткой Шеи — в два моих обхвата. А в доспехах — все три.
— А сестра твоя еще краше, чем я думал, — пророкотал Гримар. — Знал бы, давно уж посватался.
Меня он что, игнорирует?
— Женихов у Гудрун хватало и поважней тебя! — засмеялся Свартхёвди. — Ты, Гримар, скажи лучше, что Рагнарсон хочет брату моему предложить. Сам-то Ульф не спросит, потому что — гордый. Что ему с каким-то хольдом разговаривать, а вот мне интересно.
— Да я и сам не знаю, — прогудел Короткая Шея. — Конунг сказал: «Пойди и скажи Ульфу Вогенсону, что я хочу его видеть». Он велел, я пришел и сказал. Значит, не стоит мне свататься к твоей сестре, Медвежонок?
— А сам как думаешь? — удивился Свартхёвди. — Гудрун — обрученная невеста Ульфа. Живет в его доме, свадьба — осенью.
— Ага, — человек-тролль уставился на меня. Я, кажется, слышал, как прокручиваются у него в башке мысли. Медленно, со скрипом, будто жернова водяной мельницы.
Прокрутились. Перемололи.
— Я бы поел, — резюмировал Гримар-хольд. — Что не зовешь, хозяин? Или не уважаешь?
Вообще-то я звал. Только что. А вот хамить мне не стоит. Даже троллям.
— Если тебе что-то не по нраву в моем доме, я тебя не удерживаю, — ледяным тоном произнес я.
— Эй, братец! — возмутился Свартхёвди. — Разве можно гнать гостя, тем более — родича?
— А я его и не гоню, братец! Но родич, который станет указывать мне в моем доме, рискует остаться голодным. К тебе это тоже относится.
Медвежонок уставился на меня. Пытался въехать: шучу я или всерьёз?
— Ты, братец, посторонись, — попросил я. — Дай войти уважаемым людям!
Стюрмир и Ове Толстый.
— Ха! — воскликнул Ове. — Гримар! Ты что тут делаешь? Как дела у Харека-конунга? Можешь ему передать, что мы теперь тоже любим христиан[6]. Мы взяли у них много хороших вещей, а наш хёвдинг, — кивок в мою сторону, — даже заполучил отличного лекаря из жрецов франкского бога. Хочешь поговорить с ним о вере? Он это любит. Ульф, я так понял: ты звал нас к обеду. А где еда?
— Ты всё такой же болтун, Толстый! — дружелюбно пророкотал Короткая Шея. На фоне Ове он уже не казался таким здоровенным. — Я ушел от Харека. Теперь мой вождь — Ивар Рагнарсон. А ты, значит, больше не служишь Хрёреку Соколу?
— С чего ты взял? Хрёрек — наш конунг. А Ульф поставил меня к кормилу, когда мой корабль утопили люди Полумесяца. Ты, верно, слыхал: в прошлом году мы зашли так далеко на юг, что наши лица уже ощущали жар Муспельхейма[7].
— Я слыхал об этом славном походе, — сдержанно произнес Гримар. — Потому и ушел от Харека-конунга. Служба ему весьма почетна, но ни славы, ни золота там не добыть.
И поглядел на золотые побрякушки, украшавшие мою Гудрун. Сначала на золото, потом — на меня. Уже не столь надменно, как раньше. Осознал, надо полагать, что мне принадлежит не только то, что под платьем, но и то, что на нем. И такое осознание прибавило мне росту. Фута этак на два.
— Эти двое из Хедебю могут болтать хоть до вечера, — подал голос Стюрмир. — А у меня от смолы и дыма глотку дерет. Гудрун, краса твоя может сравниться только с пивом, которое ты варишь! Дай же мне вкусить этого дивного напитка!
Напряжение рассосалось. Гости и хозяева уселись за стол, который мои домочадцы проворно завалили разнообразной снедью. Дом наполнился хрустом, чавканьем и бульканьем. Впрочем, славные викинги не забывали о возлияниях богам и о высокопарных тостах. Причем каждый третий тост произносил Гримар. В стихах. Исключительно о красоте моей невесты.
Дать бы ему в рыло хорошенько, но — не получится. Даже если откинуть в сторону тот факт, что он — мой гость, всё равно не получится. По такой роже надо не кулаком бить, а сразу топором.
Чтобы как-то развеяться, я вылез из-за стола и отправился поглядеть, всё ли в порядке в моей «младшей дружине».
Вместе со мной вышел Ове Толстый. Встал на крыльце, с дикарской непринужденностью обнажил «инструмент» и пустил струю.
— А со двора выйти? — сварливо поинтересовался я.
— Да ладно, Черноголовый! Сегодня, считай, праздник.