Полицейский начал тыкать пальцем в совсем исчирканную страницу блокнота:

– Видишь, видишь, вот здесь… Он хотел объяснить прямо-таки все. Как жить, а не как стать мафиозо. Как жить.

“Работай, и работай много. You have some money[8], немного денег. Возможно, у тебя будут и красивые женщины. Но женщина бросит тебя ради того, кто красивее и у кого больше денег, чем у тебя. Может, ты проживешь достойную жизнь, но это вряд ли. А может, дерьмовую, как и все. Когда ты окажешься в тюрьме, те, кто на свободе, кто считает себя невинными, будут тебя оскорблять, но ты, возможно, будешь править. Тебя будут ненавидеть, но ты обеспечишь себе состояние и все, что хочешь. На твоей стороне будет организация. Может случиться и так, что ты немного помучаешься, а потом тебя убьют. Ясное дело, организация всегда с теми, кто сильнее. Вы можете взобраться на самый верх, живя по правилам плоти, крови и денег. Если будете слабаками, если ошибетесь, вас поимеют. Если справитесь как надо, вам за это воздастся. Если свяжетесь не с теми, вас поимеют. Если будете воевать не с теми, вас поимеют. Если не сможете удержать власть, вас поимеют. Такие войны в рамках дозволенного, are allowed. Это наши войны. Вы можете выиграть или проиграть. И только в одном случае вы будете проигрывать всегда и больнее всего. Если вы предатели. У тех, кто идет против организации, нет шансов выжить. От закона можно убежать, от организации – нет. Убежать можно даже от Бога, ведь появления блудного сына Бог всегда ждет. Но от нее не убежать. Если ты предал и бежишь, если тебя надули и ты бежишь, если не следуешь правилам и бежишь, кто-нибудь за тебя ответит. They will look for you. They will come to your family, to your allies[9]. Ты навсегда в списке. И ничто уже не сотрет твое имя. Nor time, nor money. Ни время, ни деньги. Ты проклят навечно, ты и все твое потомство”.

Полицейский закрыл блокнот.

– Парень вышел, как с сеанса гипноза, – сказал он. Он помнил последние слова мексиканца наизусть: “А я предаю? Сейчас, когда передаю тебе эти слова?”

– Напиши об этом, – добавил полицейский. – Мы за ним приглядываем. Я посажу ему на хвост троих своих людей, на двадцать четыре часа в сутки. Если кто-нибудь попробует добраться до него, станет ясно, что он не наговорил ерунды, что все это не клоунада и что тот человек – настоящий босс.

Его рассказ меня поразил. В моих краях всегда делали так. Но было странно слышать те же самые слова здесь, в Нью-Йорке. В моих краях ты входишь в систему не только ради денег, ты делаешь это, чтобы стать частью организации, чтобы действовать как на шахматной доске. Чтобы точно знать, какую пешку подвинуть и когда. Чтобы понять, когда тебе грозит шах. Или когда ты слон и вы с твоим конем обдурили короля.

– Мне кажется, это рискованно.

– Сделай, как я сказал, – настоял полицейский.

– Не уверен, – ответил я.

Я безостановочно вертелся в кровати. Я не мог уснуть. На меня произвел впечатление не сам рассказ. Поражала вся эта цепь событий. Со мной связались затем, чтобы я написал рассказ о рассказанном рассказе. Источник, то есть старый босс-итальянец, как мне казалось, заслуживал доверия. Отчасти потому, что, когда ты далеко от родной страны и кто-то говорит на твоем языке – я имею в виду, именно на твоем, с теми же шифрами, оборотами, особенными словами, – ты сразу же узнаешь в нем своего человека, того, к кому можно прислушаться. А также потому, что речь была произнесена в нужный момент, перед людьми, которые должны были услышать ее. Окажись эти слова правдой, они бы значили худшее из возможного. Что старые итальянские боссы, последние кальвинисты Запада, занялись подготовкой нового поколения мексиканцев и латиноамериканцев – криминальной буржуазии, вышедшей из наркоторговли, солдат нового призыва, самых жестоких и алчных. Субстанции, готовой контролировать рынки, устанавливать законы в мире финансов, управлять инвестициями. Тех, кто выжимает деньги и сколачивает состояние.

Меня охватывало беспокойство, с которым я не мог справиться. Кровать была как доска, а комната казалась норой. Я хотел уже схватить телефон и позвонить полицейскому, но было два часа ночи, и я побоялся, что он примет меня за сумасшедшего. Я подошел к письменному столу и открыл новое электронное письмо. Я мог бы написать об этом, но мне нужно было понять больше, я хотел послушать саму запись. Слова той речи были образцом поведения не только для мафиозо, но и для любого, кто желает править в этом мире. Такие слова никто не стал бы произносить так ясно, если бы не собирался воспитать людей. Когда ты говоришь о солдате на людях, ты говоришь, что он хочет мира и ненавидит войну, а когда ты один на один с солдатом, ты учишь его стрелять. Цель этих слов – перенести традицию итальянских группировок на группировки латиноамериканские. Мексиканец ничего не приукрасил. Мне пришло смс. Парень-информатор врезался в дерево на машине. Никакой мести. Просто шикарная итальянская машина, и он не справился с управлением. В дерево. И все.

Дон Артуро – глубокий старик, который помнит все. Он разговаривает с каждым, кто готов его слушать. Его внуки – слишком взрослые, он уже стал прадедушкой, и малышам он предпочитает рассказывать другие истории. Артуро рассказывает, что однажды к ним приехал генерал на лошади, которая всем казалась огромной, но на самом деле была просто здорова: в тех краях лошади были худые, с артритными ногами. Он спешился и приказал всем гомерос – так называли крестьян, выращивавших опийный мак, – убирать урожай. Приказ в обязательном порядке – выжечь земли. Вот так и приходит государство, всегда с приказами. Они должны были подчиниться или сесть в тюрьму. На десять лет. Тюрьма, тут же подумали крестьяне. Снова выращивать хлеб было хуже, чем оказаться за решеткой. Но все это время – десять лет тюрьмы – их дети не смогли бы сеять мак, землю бы конфисковали, или она бы в лучшем случае высохла. Гомерос опустили глаза, ничего не ответив. Все их земли и плантации мака собирались сжечь. Приехали солдаты и облили соляркой землю, цветы, вьючные тропы и дорожки, которые вели от одной латифундии к другой. Артуро рассказывал, как земля, красная от маков, покрылась черными пятнами, темной густой мазью. Ее лили из ведер, и воздух наполнила жуткая вонь. В те времена вся работа делалась руками, еще не было больших насосов, перекачивающих яды. Жижа из ведер и вонь. Но старый Артуро вовсе не поэтому помнит все. Он помнит, потому что именно там он узнал, как распознать храбрость и что трусость отдает человеческим мясом. Поля медленно охватило пламя. Без вспышек, полосу за полосой огонь пожирал все. Загорелись тысячи цветов, стеблей, корней. Все крестьяне смотрели, смотрели и жандармы, и мэр, и дети, и женщины. Печальное зрелище. Вдруг они увидели, как невдалеке из горящих кустов начали появляться какие-то кричащие шары. Они были похожи на живые огни, которые подскакивали и потом задыхались. Но это не языки пламени вдруг обрели душу и возможность двигаться. То были животные, которые уснули, спрятавшись в траве, и не услышали грохота ведер, не учуяли незнакомый запах солярки. Горящие кролики, бродячие собаки, даже маленький мул. Все они загорелись. Ничего нельзя было поделать. Солярку, сжигающую мясо, не потушить никакой водой, и земля вокруг тоже горела. Животные кричали и испускали дух у всех на глазах. Это была не единственная драма. Загорались и пьяные гомерос, задремавшие, пока лили солярку. Они лили солярку и пили пиво. А потом заснули среди маков. Огонь добрался и до них. Они кричали намного меньше, чем животные, и шатались – так, будто алкоголь в крови поддерживал огонь изнутри. Никто не пытался их потушить, никто не бросился к ним с одеялом. Пламя было слишком сильным.