напротив старинного дома, и внучка чуть не плачет: почему бабушка говорит «неловко»? Почему она не хочет открыть дверь в подъезд и подняться по лесенке? Ведь там так интересно! На третьем этаже медленно раздвинется занавес, бархатный, тяжелый, с золотыми кистями, и появятся любимые персонажи — прабабушки и прадедушки: ласковые, добрые, очень-очень умные, серьезные и, конечно, веселые. Будут там и другие артисты — не очень умные и поэтому ужасно смешные.

Сейчас-то понятно, почему они так ни разу и не зашли: бабушка старалась уберечь внучку от разочарований, а тогда все тайные догадки на сей счет сводились опять-таки к чародейству — наверное, бабушка боится, что может снова стать маленькой, как только зайдет в свой старый дом. При этой мысли и самой делалось страшновато: если бабушка станет девочкой, в кого же тогда превратится она, Танечка?

Теперь вряд ли уже когда-нибудь посчастливится очутиться в «волшебной» квартире, а жаль! Очень не помешало бы дополнить бабушкины рассказы о славном житье-бытье московских предков, то бишь историю семьи, визуальными впечатлениями. Тем более что и разочарование уже не грозит: если между рамами громоздятся банки с компотом и квашеной капустой, на одном подоконнике сохнет ободранный столетник, а на другом ядовито-розово цветет филлокактус, то лишь совсем маленькая девочка может подумать, что за тюлевыми занавесками происходят всякие чудеса в решете…

Дорожка следов за спиной выглядела на белом тротуаре четкой, ровной, словно ее проложила вполне уверенная в себе особа… С чего бы это вдруг?

Сгущались сумерки, колкий крупчатый снег, так внезапно посыпавший из низкого, сырого неба, превратился в густую метель. Метель накрыла белыми чехлами машины, стоящие вдоль тротуара, задрапировала все приметы дня сегодняшнего. Разгулявшись, обожгла лицо своим по-зимнему ледяным дыханием, и возникло странное ощущение, будто все это уже когда-то было и по заснеженному переулку бредет вовсе не она, Таня, а другая девочка. Вернее, девушка. Девушка в беличьей шубке, чей романтический образ запечатлен в устной семейной хронике.

Ощущение дежавю не покидало, напротив, с каждым новым завихрением снежинок делалось только отчетливей. Может быть, потому, что опять охватило чувство страшного одиночества, а уж руки и ноги мерзнут одинаково во все времена…

Часть первая

Глава первая

1

Старенькая шубка уже совсем не греет, а ноги так просто закоченели в драных ботинках с калошами. Утром яркое солнце грозилось теплом и капелью, но к вечеру снова закружила вьюга. Колючая ледяная крупа забивается под платок, режет по лицу, и все время приходится бежать, то загораживаясь воротником, то прикрывая глаза варежкой.

— Ой! — Не заметив в темной метели какого-то зазевавшегося военного, она, сумасшедшая, чуть не сшибла его с ног. — Простите меня, пожалуйста!

Военный не рассердился, наоборот, весело рассмеялся и с шутливой неохотой опустил невольно обхватившие ее руки:

— Да ничего-ничего, девушка, не смущайтесь! Даже приятно. Вы, поди, местная? А я у вас тут заблудился. — Предупредительно распахнув дверь, он вошел в парадное следом, поставил на чистую ступеньку чемоданчик, отряхнул кожаной перчаткой снег с шинели и погон, на которых блестели большие, майорские, звездочки, и вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. — Вот, поглядите-ка на адрес. Уже битый час брожу, никак отыскать не могу.

Хотелось сначала скинуть мокрый, весь в снегу, платок и встряхнуть — иначе не высохнет до утра, однако под внимательным взглядом сероглазого майора вновь охватило смущение, и, сунув в карман сырые варежки, она торопливо развернула протянутый листок — аккуратно вырванную страничку из тетради «в клеточку». Адрес, записанный красивым мужским почерком, был знаком и, что удивительно, фамилия девушки тоже.

— Так вы ищите Лию? Я ее знаю. Мы с ней учились в одной школе.

— Да что вы? Как же мне повезло-то! А то ведь я прям замучился искать! — С радостным облегчением вздохнув, майор снял фуражку — волосы у него были светлыми, густыми — и вытер широкой ладонью капельки пота со лба. — Меня друг просил ей посылку передать. С фронта. Я в Москве в командировке.

— Пойдемте, я вас провожу.

В соседнем дворе, где противный ветрище не мог разгуляться, вьюга не казалась такой уж страшной, но, продрогшая до костей, она опять побежала. Веселый майор еле поспевал и, когда завернули за угол, пересекли пустырь и еще раз повернули, засмеялся сзади:

— Теперь понятно, отчего я-то не нашел!

В деревянном двухэтажном доме слабо светились два окошка. Из других, черных, торчали трубы «буржуек», которыми и отапливались жители этой несчастной развалюшки все суровые военные зимы. Коричневая ободранная дверь сердито хлопнула. В темноте с трудом удалось различить ступеньки ведущей на второй этаж шаткой деревянной лестницы без перил, должно быть, и сгоревших в ненасытных «буржуйках» вместе со спиленными во дворе старыми милыми липами, скамеечками из сада, газетами довоенного времени и прекрасными, любимыми книжками. Ненадежные ступеньки заскрипели, майор тут же подхватил под локоть, и, уже в который раз почувствовав себя очень неловко от его пристального внимания, она ужасно покраснела.

Наверху была точно такая же, клокастая, сто лет назад обитая дерматином дверь. На стук никто не отзывался невыносимо долго, а за спиной, совсем близко, так что слышалось его ровное, теплое дыхание, стоял интересный майор, поэтому когда из-за двери послышался кашель и простуженный старческий голос: «Кто там?» — она от волнения крикнула: «Здравствуйте! Лия Роскина дома? Откройте, пожалуйста!» — кажется, слишком уж громко и настойчиво.

— Сичас-сичас… — Заскрежетала железная щеколда. Малюсенький сгорбленный старичок в телогрейке, накинутой на плечи, приветливо закивал головой в серой буденовке: — Кхе-кхе! Заходьте, заходьте… кхе-кхе… счас Лиичку будем звать, — и прошаркал в глубь узкого коридора, только возле входной двери тускло освещенного слабой электрической лампочкой.

Пахло коптящей керосинкой. Хотя запах был отнюдь не аппетитный, очень захотелось есть. Дома ждал суп из картошки и кусок хлеба, о котором она мечтала весь бесконечно длинный, двенадцатичасовой, рабочий день, и сейчас, вспомнив снова, сглотнула слюну.

В конце коридора дважды мелькнул клочок света. Невысокая то ли старушка, то ли девушка сделала несколько быстрых шагов и в недоумении остановилась:

— Вы ко мне, товарищи?

— Здравствуйте, Лия. Я — Нина. Вы не помните меня? Мы с вами учились в одной школе.

Лийка прищурилась, пытаясь вспомнить девочку, учившуюся на четыре класса младше, и сделалось страшно: неужели она, Нина, тоже так похудела, постарела, подурнела, что ее невозможно узнать? Лийка, бессменный председатель совета дружины, — бойкая, с самоуверенно вздернутым вверх носом, нарядная в белой рубашке с красным галстуком — теперь, в серой заштопанной кофте, бесформенной юбке,