Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Челюсть с ямочкой на подбородке свидетельствовала о силе характера, но мужественность лица разбивалась о беспомощное выражение глаз, где запечатлелся единственный вопрос.
Кто я?
Допустим — тоже студент. Из обрывков разговоров в автобусе сложилась картинка: группу студентов-отличников-активистов за счёт комитета комсомола Белорусского государственного университета премировали однодневной экскурсией в город-герой Москва. После отоваривания продуктами группу ждёт Белорусский вокзал и плацкарт до Минска.
Небоярин, что делать будем? Это Егор спросил у отражения в зеркале. Двойник из зазеркалья совета не дал и столь же вопросительно таращился в ответ.
Можно спрыгнуть прямо сейчас и не ехать в Минск. А куда податься? Отец уехал в Москву, откосив от армии, где-то под занавес «перестройки». Сейчас он живёт вроде бы в Абакане, мать в Воронеже, и они ещё не знакомы. Кстати, он семьдесят третьего года… Опаньки, ему стукнуло, получается, восемь лет. Вопросы деторождения его пока не волнуют, наверстает позже.
Маме семь, подсчитал Егор. В первый класс пошла. В пионеры приняли. Или в октябрята, он не знал, что в СССР полагалось раньше.
Как ни крути, пионеры-октябрята не помогут студенту втрое их старше.
Не говоря о том, что в их жизнь вмешиваться нельзя никак. Малейшее изменение — и он испарится, не зачатый, растает в сумеречных потоках многомерного времени. По той же причине не стоит соваться к дедушкам и бабушкам, вполне уже взрослым. Не старым, как они запечатлелись в его памяти.
Снова порылся в карманах и нашёл студенческий билет с вложенными в него бумажками, а также пропуск в общежитие. М-да, ещё одно неслучайное совпадение. Егор Евстигнеев, оказывается, студент 5-го курса дневного отделения юридического факультета Белгосуниверситета. Прошёл преддипломную практику в городском суде и после Нового года обязан явиться для продолжения практики уже по месту распределения. В УВД Минского горисполкома.
Да здравствует советская милиция доперестроечного периода! Грёбаная тема грёбаной дипломной работы. Вот только нахрен он нужен ментам, тем более — в Минске? Белоруссия — место тихое, здесь не было громких происшествий, самолёты не угонялись, люди сидели тихо и растили свою картошку.
Ради чего история милиции, которую он должен был описать в дипломной работе, неожиданно распахнула хищный зев и засосала его внутрь, сделав вместо автора сочинения действующим персонажем?
Егор никогда не любил историю, теперь — особенно.
Глава 2
Стылый «Икарус» тянулся по Тверской в сторону Белорусского вокзала. Тверская, то есть Горького, была та же и не та одновременно.
Реклама банков, авто и всякой кока-колы исчезла напрочь. Вместо неё колыхались огромные тряпки поперёк улицы и на стенах домов с трогательно-восторженными надписями: «Наша цель — коммунизм!», «Решения XXVI съезда КПСС — в жизнь!», «Слава советскому народу!» и прочие. Егор обратил внимание, что белорусские сотоварищи по столичному вояжу ни в автобусе, ни на улице не поднимали глаза на эти плакаты. Видимо, они примелькались студентам как облака на небе. Лишь его удивляли призывы к коммунизму вместо вывесок «Крошки Картошки».
Вот и Пушкин. Здравствуй, Сергеич! Вроде же тебя переносили на противоположную сторону, а ты стоишь на привычном месте? Значит, то произошло раньше, а коренной москвич хреново выучил историю города, где родился, и уже не помнит — когда состоялся переезд поэта.
Пока закупались в гастрономе, основательно стемнело. Вывески на магазинах горели ярко, но не привычные светодиодные, а из каких-то трубок. Часть этих трубок светила ровно, другие моргали, вряд ли по воле их хозяев, или вообще гасли. Заметив такой «Продовольственный ма_азин», Егор подумал: если так в центре самой Москвы, что же творится в Речице? Хотя… Напишут «Слава КПСС» и подсветят обычными лампочками со спиральками, дёшево и сердито. Говорят, здесь электроэнергия и вообще коммунальные услуги не стоили почти ничего, а планировалось их полностью сделать бесплатными в ожидании всеобщего коммунизма. О том, что ровно через десять лет вместо обещанного коммунизма придёт распад СССР, в Москве знал он один.
В это время пацаны в автобусе оживились, показав пальцем на стайку фланировавших в сторону Красной площади ярко раскрашенных девиц в изящных полушубках, длинных красных сапожках на высоком каблуке и слишком коротких юбках, не прикрывающих коленки. Один Егор понимал, что это — издержки отсутствия интернета. В его время торговля любовью шла on-line с выездом к клиенту, без необходимости морозить ноги на улице.
Часто мелькала олимпийская символика — пять колец и умилительный мишка с этими кольцами на пузе. Полтора года прошло, а Москва помнила, как он улетал из Лужников.
Снова оживление. Среди «москвичей», «запорожцев», «волг» и «уазиков» величественно прополз единственный «Мерседес» с дипломатическими номерами. Раритет семидесятых, с кругляшами в блоках фар. Понятно, что по здешним меркам — круть. В двухтысячных они тоже встречались — старые и сгнившие, в деревнях на них возят картошку.
— Вот бы хоть раз на таком проехать! — завистливо прошептал Саня при появлении иномарки.
Девица, упрекавшая его в невозврате пяти рублей, расслышала последние слова и бросила в ответ:
— Уж вряд ли. Для этого дипломатом надо стать, МГИМО закончить. Там конкурс о-го-го какой, с золотой медалью не пробиться. Мы, белорусские, рылом не вышли.
Про «рыло» Саня принял на свой счёт и обиделся.
— Варя, затихни, а? Сам Андрей Андреевич Громыко, министр иностранных дел Советского Союза, родом из Беларуси. Он никакой МГИМО не заканчивал, всего лишь наш минский нархоз. В дипломатию можно пройти через ЦК комсомола или, тем более, через ЦК партии, а там, если повезёт, удаётся вырасти по любой линии.
— Андрей Андреевич, насколько я помню, пролетарского происхождения, — вставила групповодша, та, что завела Егора в автобус у библиотеки. — Александр, кто ваши родители?
— Папа — инженер. Мама на истфаке БГУ работает, вы же знаете.
— Выходит, подвели тебя интеллигентные родители? Закрыли дорогу к трибуне ООН?
— Ну что вы, Марьсергевна, — взмолился Саня, чью мечту попрал грубый сапог реальности. — Сейчас не те времена, не сталинские.
— Подумай, для чего Андрей Андреевич пошёл в дипломаты? Чтобы защитить интересы родной страны на международной арене. А ты, Саня, чтоб на «Мерседесе» по Европе рассекать. Думаешь, этого не знают, не заметят?
— Мечтать о карьере и комфорте, принося пользу обществу, нормально!
Варя не
