– О царь! – сокрушенно воскликнул юноша. – Я – Эвимелех, несчастный пастух, – взгляд его погас: другое он ожидал услышать от мудрого владыки, ждал чуда. А теперь он смутно чувствовал, что ему нехорошо, жутко: он был разочарован, он засомневался в могуществе и искренности полубога, говорящего с ним так милостиво и так учтиво, и за это ему было стыдно, он был недостоин находиться здесь и собрался уходить.

Соломон видел, что творится с пастухом по имени Эвимелех.

– Постой, – окликнул он его. Юноша с надеждой обернулся и посмотрел в глаза царя. – Как зовут ее?

Эвимелех не хотел произносить ее имени, но ослушаться не мог и не мог не ответить на вопрос.

– Суламифь, – тихо и ясно произнес он, и ему стало печальнее прежнего: проговорив имя любимой вслух, Эвимелех не в силах был отделаться от наваждения: ему казалось, что он чем-то осквернил это священное для него слово, осквернил тайное пламя, озаряющее его дни, – поведав во всеуслышание о своем счастливом горе.

Юноша ушел, скрывшись среди туник и покрывал. А царь продолжал вершить свой суд.

Однако мысли о мальчике-пастухе не покидали его. Взглянув наконец на старика, сидящего у его ног, Соломон заметил бледность и изможденность старца. Он поднял ладонь над своей головой и возвестил о завершении Суда.

Когда стражники вывели последнего человека из теперь уже невыносимо душного помещения, раздался голос старика, и эхо отдавалось в недрах дворца, охраняемого грозными херувимами:

– Сегодня ты слукавил, царь! И теперь печаль наполняет твое сердце. Я провел с тобой один день, но успел узнать тебя. Ты слукавил, царь!

– Ты говоришь о мальчишке-пастухе, старик?

– Да, о нем. Что стоило тебе сделать его счастливым, соединив сердца влюбленных? Ты богат, ты познал любовь многих женщин, почему же ты не дал этому юноше, что он просил? Какое тебе дело до того, что стало бы с ним и его возлюбленной потом? А вдруг ты не прав и они были бы счастливы друг с другом всю жизнь? Что плохого стариться вместе, проводя день за днем рука об руку, в радости и беде? Кто ты такой, чтобы запретить им это?

На чело Соломона пала глубокая тень, и по мере того, как он говорил, он становился все мрачнее.

– Я моложе тебя, старик! Но, как и ты, успел много повидать и поведать. Я стремился познать все, но есть вещи, неподвластные моему разуму. С восторгом взираю я на орла, проделывающего путь в небе столь близко к Яхве. Когда я вижу змею, покров которой, как драгоценные одежды, струится и блестит на солнце, я поражаюсь ее знанием недр земных, ее беззаботности и бескорыстию – драгоценными металлами и камнями ведает она, и ничего ей этого не нужно.

А видел ли ты, старик, как рассекает пучины морские корабль? Как ветер – то непокорный, как злой гений, то ласковый, как ублаженное сладким шербетом дитя, – гонит его вперед? Какие силы возвращают судно на берег, когда гнев божий готов растерзать паруса и людей в страшном штормовом порыве?

Почему бог подсказывает человеку, где его счастье, а потом сам же забирает у него самое дорогое, самое желанное?

Я любил многих женщин. Но знаешь, старик, все они любили не Соломона, а царя. Кто из них готов был отдать ради меня жизнь и красоту? Дочери Израиля и Иудеи, Эфиопии и Аравии – все они ждут одного. Ожерелий из золота и цветных камней, браслетов из серебра и стеклянного бисера. Изысканных нарядов и гребней слоновой кости. Заморских ваз и шкатулок. Высокомерие и алчность сопутствуют женской прелести и любовной науке. Богатое убранство дворцовых комнат, обильные яства и сладкая лень – удел моих жен и наложниц. Они счастливы этим, а я их за это презираю. Проходят дни, и они становятся мне неинтересны. Я одинок в сонме женских лобзаний. Так пусть юноша Эвимелех никогда не узнает пресыщения. Пусть он любит так, чтобы чаша вожделений и страсти его никогда не иссякла. Пусть, словно орел, парит он в небе и не ведает скуки земной; пусть ящерицей скользит меж высоких камней и не знает боли смертельного падения; пусть, как корабль, качается на живительных волнах любви и никогда не увидит: что там за далью, за желтым горизонтом…

Вот в чем его счастье – в неутолимости желанья, в недосягаемости его звезды. А я… Мне уже поздно. Я с рожденья обречен – я царь, вот моя ноша. Под белой туникой моей, продав которую можно целый год кормить семью бедняка, – вретище владыки, сильного, удачливого и одинокого. Так хочет Яхве, так есть и так будет.

Старик хотел было что-то возразить, но Соломон нахмурился, яростно сдвинув брови.

– И полно об этом, старик! – властно оборвал он собеседника и повелел: – А теперь расскажи о себе. Кто ты?

– Прости, Мудрейший, что разбередил твои старые раны. Я – тот, кого ты видишь. Старый человек, путешествующий по свету. Я так долго живу и скитаюсь, что не помню, откуда я и кто мои родители. Единственный и самый дорогой для меня образ – это образ темноволосой женщины. Иногда во сне я вижу ее добрые лучистые глаза цвета синих летних ночей. Она улыбается и ласково глядит на меня, словно зовет уйти с собой в какую-то чудесную даль. Там легкокрылые облака, гордые птицы – они свежи и ярки, как утренняя заря, – и бабочки: желтые, белые, голубые… И тут сон прерывается… Я думаю, это моя мать. Она утешает меня и лечит душевные недуги… И ждет. Поэтому я не боюсь смерти. Я знаю, что там светло и спокойно, там любовь…

С минуту он молчал, а потом снова заговорил:

– Ты спрашиваешь, кто я? Если на пути моем встречается плодородная долина – я помогаю возделывать оливковые и апельсиновые деревья, собирать виноград. Если река или море – я знаток ветров и читаю небо по звездам, это не раз спасало жизнь рыбацкой лодке и кораблю. Если плодородная почва – я помогаю труженикам выращивать пшеницу, а на скудной земле – ячмень. Если пастбище – я пастух. Животные внимают мне, и еще ни одна овца не пропала из моего стада.

Время забрало у меня память, а взамен даровало тонкий слух и чувство слова. Я плохо вижу в сравнении с другими людьми, но зато я в силах узреть суть вещей, – старик пристально посмотрел на Соломона. – Я привык жить без денег, и я не тщеславен. И потому я подчиняюсь, прости, владыка, – старец в почтении склонил голову, – только внутреннему голосу, ибо так говорит со мной бог. Старость разрушила мое тело, но дух мой только возмужал и окреп.

Старик снова замолчал, переводя дыхание, собираясь с силами. Затем продолжал:

– Ты спрашиваешь, кто я? Я – счастливый человек. Я умею видеть. Как трепещут лепестки на готовых распуститься яблоневых ветвях. Как играет первыми солнечными лучами роса в ранний предрассветный час на благоухающих лилиях и розах. Как улыбается ребенок в утробе матери, как в чреве юноши рождается желание.

Я умею слышать деревья и травы, птиц и зверей. Как готовится свежий источник вырваться из недр земных. Как шепчет дождь.

Я умею любить. Любить чистого помыслами человека, даже если тело его покрыто язвами и воздух вокруг него отравлен ядовитым вонючим гноем.