Ей было всего тринадцать лет. О Ривка! Милая малышка Ривка…

Грузовик влетел в канаву и резко подпрыгнул, вмиг вернув Ицхака к мрачной реальности. Он оглянулся и увидел, что они проезжают крупное поселение. Голова потянулась к прорези в брезенте, и в этот момент промелькнула указательная табличка с названием местности – Берхтесгаден. Название показалось ему смутновато знакомым, но определить их местоположение Ицхак все же не мог.

– Назад! – гаркнул конвоир. – Дважды повторять не буду!

Они ехали еще около получаса по более наклонной и извилистой дороге, пока из следовавшего за ними грузовика не раздался резкий гудок. От неожиданного торможения заключенных бросило вперед.

– Вылезай! – скомандовали конвоиры, направив на них дула винтовок.

Цепляясь за борта и ежась от холода, заключенные вылезли из кузова. Белые клубы пара повалили изо рта и ноздрей. Они встали на придорожной площадке рядом с обветшалым зданием с окнами без стекол и осевшей крышей, за которым простирался густой сосновый бор. Далеко внизу, сквозь заснеженные ветви, виднелись клочки зеленых лугов с разбросанными на них почти игрушечными домиками, над которыми вился выходивший из труб дым. Выше склон становился еще круче, а очертания его терялись в туманной дымке, сквозь которую проступали темные контуры – вероятно, больших гор. В лесу стояла гробовая тишина и было очень холодно. Ицхак затопал одеревеневшими ногами.

Второй грузовик тоже остановился. Из окна выглянул сидевший рядом с водителем мужчина в пальто с поднятым воротником и, жестикулируя, сказал что-то одному из конвоиров. По-видимому, это был командир группы.

– Марш сюда! – приказал конвоир и подвел заключенных к кузову второго грузовика. Потом поднял брезентовую накидку, за которой был скрыт большой деревянный ящик.

– Вытаскивайте его! Да поживей!

Ицхак и коммунист – изможденный мужчина с красным треугольником на штанине (у Ицхака был желтый треугольник, перекрытый зеленым, что означало «еврей-уголовник») – вскарабкались в кузов и ухватили ящик с двух боков. Ящик оказался настолько тяжелым, что они с трудом смогли сдвинуть его к борту. Другие заключенные, оставшиеся стоять на земле, осторожно подхватили груз и поставили его на скользкую дорогу.

– Нет-нет! – закричал мужчина в пальто, высовываясь из кабины. – Пусть несут! Туда! – Он указал рукой на тропинку, начинавшуюся за обветшалым зданием и убегавшую вверх по свежему снегу, скрываясь из виду за деревьями. – И проследите, чтобы тащили поаккуратней!

Заключенные перекинулись боязливыми взглядами, медленно подняли ящик и понесли, сгибаясь под его тяжестью.

– Плохо наше дело, – пробормотал коммунист. – Очень плохо.

Они вошли в лес, проваливаясь в снег по самые икры. За ними шагали конвоиры и мужчина в пальто, но Ицхак не оглядывался, опасаясь потерять равновесие. Шедший спереди раввин начал истошно кашлять.

– Позвольте, я приму на себя часть вашего груза, – прошептал Ицхак. – Я крепкий парень, мне не тяжело.

– Ты лжешь, Ицхак, – прохрипел старик. – И очень неправдоподобно.

– Молчать! – закричал сзади конвоир. – Отставить разговоры!

Они поползли вверх, горбясь под тяжестью груза и замерзая. Пролесок, вначале извивавшийся по относительно плоской поверхности, теперь круто пошел вверх, а снег становился все глубже. На одном особенно обрывистом месте гомосексуалист потерял опору и споткнулся, так что ящик накренился вперед и рухнул на дерево. Верхний левый край поклажи треснул, и полетели щепки.

– Идиот! – закричал мужчина в кожаном пальто. – Подымите его!

Конвоиры пробрались вперед и поставили гомосексуалиста на ноги, заставив его снова положить ящик себе на плечи.

– Ботинок, – умоляюще обратился он к ним, указывая на свой левый ботинок, наполовину застрявший в снегу.

Солдаты заржали и, откинув ботинок в сторону, приказали заключенному идти дальше.

– Боже, помоги несчастному мальчику, – прошептал раввин.

Они взбирались все выше и выше, задыхаясь и стеная, с каждым шагом теряя силы. Когда Ицхак понял, что сейчас упадет и больше не встанет, тропинка стала ровной и вышла из леса к какому-то сооружению, напоминавшему заброшенную каменоломню. В этот самый момент ветер на мгновение прогнал облака, и взору заключенных открылась гигантская гора, возносившаяся прямо над их головами, с маленьким зданием справа, расположенным на краю утеса. Спустя пару секунд вершина вновь спряталась под густым слоем тумана, и Ицхак даже засомневался, видел ли он все это наяву.

– Сюда! – прокричал мужчина в кожаном пальто. – В шахту!

С задней стороны каменоломни стоял большой плоский камень, в центре которого был пробит широкий и темный, как рот кричащего человека, вход. Заключенные двинулись к шахте, спотыкаясь о заснеженные камни и шлак, мимо поломанной лебедки и перевернутой тележки с одним-единственным колесом. У входа Ицхак заметил грубо выцарапанные на камне у перемычки слова «glьck auf»[6], а под ними белой краской, в высоту не более полпальца, было написано «swl6».

– Ну-ка вносите его туда!

Они выполнили приказ, сгибая колени и спину, чтобы не расшибить ящик о низкий потолок. Один из конвоиров зажег факел и осветил темноту, откуда показался длинный коридор, уходивший в гору и поддерживавшийся через равные отрезки деревянными опорами. По плоскому каменному полу были проложены железные рельсы; стены, выдолбленные в сероватой скале, были грубыми и неровными; выступавшие среди каменных глыб толстые оранжево-розовые кристаллы, как молния на ночном небе, отражали огонь факела. Валявшиеся на полу давно забытые инструменты – ржавая масляная лампа, насадка киркомотыги, старое жестяное ведро – дополняли зловещую картину заброшенного подземелья.

Заключенных заставили пройти еще метров пятьдесят до места, где рельсы разветвлялись: один путь шел прямо, другой заворачивал в расположенный справа, перпендикулярно основной шахте, туннель, уставленный по стенам ящиками. У входа в боковой туннель притулилась плоская дрезина, на которую приказали положить груз.

– Хорошо, – послышался голос из темноты. – Вывести их!

Заключенные повернулись и зашаркали обратно, тяжело дыша, но испытывая чувство облегчения от выполненной работы. Один из евреев поддерживал гомосексуалиста – его босая ступня почернела от обморожения. Они услышали за своими спинами короткий разговор, содержание которого не смогли разобрать, затем из шахты вылезли конвоиры. Мужчина в кожаном пальто остался внутри.

– Туда, – приказал один из конвоиров, когда они вышли на свежий воздух. – Топайте туда, за груду камней.

Беспрекословно подчинившись приказу, заключенные обошли груду булыжников и, остановившись где было сказано, увидели, как солдаты направляют на них ружейные стволы.

– Ой вей![7]– в ужасе прошептал Ицхак, внезапно осознав, что сейчас произойдет.