– Кажется, в прошлый раз я напугала тебя, – говорит кухарка, когда Энни снова появляется на кухне. – Возьми это и отнеси в парник в саду – у нашей леди там мастерская.

Она протягивает Энни пару крыльев, сделанных из гусиных перьев. Крылья были большие, словно бы развернутые, и очень жесткие. На обратной стороне к каждому из них было пришито по паре кожаных лямок.

На садовой дорожке Энни сталкивается с Эльдоном Дашеллом. Высокий и тощий, глядя только себе под ноги и перебирая пальцами всклокоченную рыжеватую бороду, он торопливо шагает к дому и не замечает Энни, пока наконец не налетает на нее.

– Прошу прощения. – Он деликатно отступает в сторону, поднимает глаза и сквозь очки близоруко глядит на нее – сначала на гусиные крылья, потом на ее лицо. – Ангелы, – произносит он. – А ты, верно, новая горничная?

– Энни Фелан, сэр.

Сегодня она так часто повторяла это имя, что начала уже снова чувствовать его своим.

– Рад видеть тебя, Энни Фелан. – Эльдон кивает ей и улыбается. – Но я не должен тебя слишком задерживать, ведь гении не любят, чтобы их заставляли ждать. Будь здорова. – Он снова кивает ей и направляется к дому.

Энни медлит у входа в стеклянный дом. Темная фигура Изабель за стеклом кажется расплывчатой, словно бегающая по дну ручья птица-нырок сквозь слой речной воды.

Ангел…

За серым каменным забором листья яблонь образуют мозаику на голубом летнем небе.

Если бог не там, то где же тогда?

Войдя внутрь стеклянного строения, Энни обнаруживает, что Изабель стоит около большого деревянного ящика на трехногой подставке. Изабель склоняется над маленьким мальчиком, лежащим на скамье, покрытой черной тканью. Со стеклянного потолка тоже свисает черная ткань, занавешивающая заднюю часть помещения. Другой мальчик, совершенно голый, с унылым видом стоит перед ящиком на треноге. Тот, что лежит на скамье, завернут в белую простыню.

– Мэм, – позвала Энни с порога, но на нее не обратили никакого внимания. Она проходит в глубь помещения. Солнечный свет покрывает каменный пол цветными разводами, сквозь стекло слышится щебетание птиц.

– Мэм, – повторяет она, и на этот раз Изабель оборачивается.

– Слава богу. – В голосе Изабель такое облегчение, что Энни оглядывается, желая понять, нет ли в помещении кого-то еще.

Она берет из рук Энни гусиные крылья и передает их обнаженному мальчику.

– Надень это, Тобиас, и побыстрее, пожалуйста.

Презрительно взглянув на крылья, мальчик начинает просовывать руку через кожаные петли.

– Это дети моей двоюродной сестры, – поясняет Изабель. – Я их у нее одолжила на время. Глупые маленькие бездельники, – добавляет она на ухо Энни. – Ну вот, ты уже улыбаешься. – Ее взгляд светится торжеством. – А я уж думала, что ты этого не умеешь. Ах, Тобиас, скорей подбери крыло.

Уронив крыло с левой руки, обнаженный мальчик нелепо кружится вокруг него, пытаясь подхватить его правой, занятой рукой. Изабель принимается помогать ему. Энни наблюдает за их возней. Новая хозяйка уже не пугает ее. Ее движения теперь менее резки. Приглушенный свет, струящийся сквозь стекло, делает всю сцену спокойной и мягкой. Энни кажется, что она может собрать этот свет в пригоршню, словно воду, и держать, чувствуя пальцами пульсацию его живого естества. Живой он или нет, но вот у нее на глазах он струится с небес на землю, подобно высказанному слову. Возлюбленные…

– Тобиас, наклонись над Альфредом и прими скорбный вид.

Изабель отошла за ящик, стоящий на треноге, и стала смотреть в какую-то дырочку. Обнаженный мальчик с крыльями послушно приблизился к своему брату и склонился над ним.

– Только не надо его душить, – предупреждает Изабель.

Во взгляде Тобиаса снова мелькает презрение.

– Но я же Ангел Смерти, – возражает он.

– Альфред уже умер, – поясняет Изабель, – Тебе не надо снова убивать его. Твое дело – забрать его вечную душу из этого бренного тела.

– Какого-какого тела? – переспрашивает Тобиас.

Неожиданно рука Альфреда падает со скамьи.

– Разбуди его. – Изабель раздраженно трет лоб. – Проклятье, – обращается она к Энни. – Сущий кошмар.

Энни снова замечает черные пятна на руках Изабель.

– Нитрат серебра, – поясняет та, перехватив взгляд Энни. – Мгновенно окрашивает кожу в черный цвет. – Изабель помахала пальцами у Энни перед носом. – Чернее, чем твои после чистки кухонных решеток, правда?

Почувствовав в этих словах какой-то вызов, какую-то жестокую ноту, Энни отвернулась, переведя взгляд на распавшуюся композицию на скамье.

– Мэм, можно вас спросить, если позволите? Почему вы занимаетесь ангелами, но запрещаете молитвы?

– Ах! – Изабель бросает короткий взгляд на Тобиаса с Альфредом, которые боролись на подстилке из черной ткани. – Перестаньте! – приказывает она им.

– Дело в том, что символизм, – продолжает Изабель, снова обернувшись к Энни, – использует религиозные символы для обозначения нравственных ценностей. Символы нужны даже в том случае, если сама религия уже бесполезна.

Энни недоуменно покачивает головой.

– Ты поняла меня?

– Нет, мэм.

– Подойди. – Изабель подводит Энни к ящику на треноге. – Смотри сюда.

Она поднимает задвижку с маленького отверстия в доске, и Энни глядит сквозь него.

– Ты видишь здесь, как Ангел Смерти забирает душу мальчика из нашего бренного мира. Ангел символизирует идею другого мира и возможность перехода в него, символизирует искания души и все удивительное, чудесное, что мы встречаем вокруг себя. Ангел принадлежит не только одному богу, ангел – это прежде всего чувство внутри нас. Наша внутренняя борьба. – Полный возбуждения голос Изабель оборвался, зазвенев на высокой ноте. – Когда фотография будет готова, я прежде всего хочу, чтобы она передавала душевное состояние внутреннего поиска. Чтобы публика, которая будет ее рассматривать, поняла мою мысль, что за пределами этой, земной, жизни могут существовать и другие возможности.

Изабель замолчала и мягко опустила ладонь на плечо Энни.

– Теперь понимаешь?

На следующий день Изабель отослала Тобиаса и Альфреда домой к их родителям, и Уилкс увез их в коляске обратно в их родительский дом, в городок Тэнбридж-Уэллс. В своей стеклянной мастерской, сидя на скамье, покрытой черной тканью, Изабель рассеянно перебирает перья гусиного крыла. Альфред и Тобиас. Слишком непослушные оттого, что хорошо ее знают и чувствуют, что здесь вместо учебы они могут играть, оттого, что не понимают, чего она хочет достичь. «Чего я пытаюсь достичь. Чего я пытаюсь достичь. Как обидно», – думает Изабель, втыкая выпавшее перо в полотняную основу крыла.