Никаких куртизанок, напомнил я себе. Здесь все борются с искушениями плоти, вот и ты борись, герой, с самым упорным и опасным врагом, а уступай не так уж и сразу.

Бобик поднял голову и внимательно посмотрел на меня.

— Тебе проще, — напомнил я. — Самые мощные искушения у людей… Несмотря на времена года.

Он удовлетворенно вздохнул и опустил морду на лапы, уже готовый заснуть крепко и чутко. Я опустился на лавку и обратил внимание на лестницу.

Монашеская келья, рассчитанная на одного человека, не крохотный чуланчик, как я представлял в детстве, а система помещений, где на первом этаже рабочие комнаты монаха, а на втором две комнаты, где он молится, читает книги, ест и спит.

Кузнечные мехи, подставка для дров, камин с простой железной решеткой, что не дает вываливаться углям на пол, кочерга, совок, длинный и кривой садовый нож, кирка, ящик с берестой…

На отдельном столике кремень, но это дань традиции, наверняка огонь зажигают от свечей, а также рубанок, им можно настрогать стружку для разведения огня.

Бобик поднялся, скорбно вздохнул, подошел к двери. Во взгляде, брошенном на меня через плечо, читалось неимоверное страдание.

— Понял, — буркнул я. — Только недолго! Ты мне нужен. И не лопни.

Он стрелой выметнулся в приоткрытую для него дверь, а я закрыл и вернулся к ложу.

Меч поставил у изголовья, запрет на ношение оружия не распространяется на гостей, а я так и вовсе брат паладин, воин Господа, для паладинов отдельные правила, надо их поскорее узнать, чтобы отстаивать свои гражданские и прочие права и не давать садиться на голову.

Вообще-то мало кто знает, но если верующий совершает греховное деяние, ангел ждет сто восемьдесят минут, а то и целых три часа. Если человек осознает греховность поступка и чем-то компенсирует его добрым, то грех не будет засчитан и обращен против него в Судный день. Так что очень важно еще и задумываться о том, что совершил, иногда можно успеть отыграть назад.

В дверь мощно поскреблись, я торопливо отворил, пока Бобик не процарапал ее насквозь. Он вошел важно, бока раздуты, без ритуальных кругов плюхнулся посредине и сразу же заснул.

— Молодец, — похвалил я. — Быстро ты там все очистил. Ничего, приготовят заново. Труд из обезьяны сделал человека, а усердность — монаха.

Я готовился лечь, когда в дверь вежливо постучали. Бобик поднял голову и посмотрел строго, но пока что не зарычал.

Я крикнул:

— Открыто!

Вошел очень молодой монах с подносом в руках, посмотрел на Бобика и в ужасе застыл на месте.

Я поднялся с лавки, а он сказал торопливо, все еще не отрывая взгляда от Бобика:

— Нет-нет, брат, помогать не надо. Если ваша собачка не очень возражает, я поставлю это на стол. Такова моя обязанность.

— Хорошо, — сказал я, — не буду. Но я думал, обедаем в общей трапезной.

— Так и будет, — сообщил он, — с завтрашнего дня. А пока вы путник, прибывший из холодного и злого мира. Насыщайтесь, отдыхайте… Испытания начнутся завтра. Но если вы не для вступления в орден, то все будет иначе.

— Как?

— Не знаю, — признался он. — Пока вы просто гость.

Я наблюдал, как он ловко, но без излишней суеты перекладывает на стол хлеб, сыр, с десяток круто сваренных яиц, достаточно крупную и толстую рыбину, при виде которой Бобик приподнялся и облизнулся.

— Сегодня постный день, — сообщил он, словно извиняясь, — так что мясо будет только завтра.

— Ничего, — ответил я, — Христос тоже рыбу весьма любил! А Петр так и вовсе ею промышлял. Как тебя звать, брат?

— Брат Жильберт.

— А меня Ричард, — сказал я. — Пока еще не брат… и вряд ли им стану. Но не возражаю, если так называют.

Он скупо улыбнулся.

— Еще бы.

— Это очень высокое звание? — спросил я. — В этом монастыре? Вроде титула?

— Думаю, — ответил он осторожно, — выше, чем в большинстве монастырей. Возможно, выше, чем во всех остальных.

— Брат Жильберт, — сказал я, — присядь и раздели со мой трапезу.

Он покачал головой и ответил смиренно:

— Брат паладин, я не должен.

— Повинуйся, — сказал я настойчиво. — Я паладин, выше по званию.

— Но вы не из нашего монастыря, — произнес он.

— Мы все из одного монастыря Господа Бога, — сказал я внушительно и перекрестился. — Ибо так рекомо.

Он сказал поспешно:

— Аминь.

Я жестом велел ему сесть, он присел послушно и уставился на меня добрыми и чистыми глазами невинного ребенка.

— Как тут вообще идут дела? — поинтересовался я.

Он ответил быстро:

— Как положено.

— А как положено?

— Согласно уставу, — ответил он. Мне показалось, по лицу скользнула некая тень, однако он продолжал смотреть мне в лицо честными глазами. — И положению о монастырях.

— Ах да, — сказал я, — ну конечно… Это мы, паладины, свободнее в своих действиях и поступках.

— У вас большая ответственность, — ответил он смиренно. — Я предпочитаю по правилам и уставу. Когда слишком свободен… можно ошибиться и совершить великий грех…

— Ну, — сказал я, — мелкий человек не совершит великого греха. Для этого надо быть человеком с большими запросами. У вас все поступают по уставу?

Он ответил чуточку уклончиво:

— У нас очень свободный устав… если сравнивать с уставами других монастырей.

— Вы их читали? — спросил я с интересом.

— У нас в библиотеке много чего интересного, — ответил он так же уклончиво.

Я вслушивался в его мягкую речь, правильно построенные фразы, в какой-то момент он бросил взгляд на меня, когда я смотрел в сторону, и мне показалось, что это другой человек, постарше, поопытнее, и повыше рангом, чем рядовой монах.

— Чем занимаются монахи? — спросил я.

Он ответил уклончиво:

— Работы в монастыре много. И всем занятие находится по их силам и способностям. Отдыхайте, брат паладин.

— Как долго?

— Завтра, — сказал он значительно, — вас примет приор, а то и сам аббат, настоятель монастыря.

— Спасибо, — произнес я. — Это великая честь.

Он кивнул.

— Разумеется. Ведь аббатом у нас сам отец Бенедарий!

— Ага, — ответил я, — сам Бенедарий, кто бы подумал… В самом деле сам Бенедарий? Не шутите?

Он произнес с гордостью:

— Вы убедитесь завтра сами.

Я не стал провожать его к двери, здесь он хозяин, а я гость, прислушался к удаляющимся шагам, сбросил сапоги и рухнул на ложе, чувствуя, как сладко заныло усталое тело, получив наконец-то отдых.