потянулись к чародеям, но теперь их коснулись друиды. Вдохнув расплескавшийся жар, они слились с пламенем и растворились в воздухе. Истинные сложили перед собой ладони и опустились на колени. Звуки пропали вновь.

— Это наш шанс, — Когон поднялся и, ловко перескочив камень, по уклону проскользил вниз. — Они помогут нам! Мы сможем возродить наши племена!

— Стой! — он едва расслышал зов Ильсо и продолжил спуск. — Вернись, упрямый орк!

В спину прилетел камень, но Когон увернулся. Что бы ни задумал хитрый эльф, он должен попытаться. Если есть хоть малейшая возможность вернуть своих, он использует ее.

— Эй! — Когон ускорялся на крутом склоне. — Не уходите!

Фигуры обернулись. Раскинув языки, будто шелковые ленты, разноцветный костер переместился. Теперь он полыхал между Истинными и орком.

Горячее дыхание обдало лицо, и Когон закрылся, пятясь. Огненные ленты, будто подгоняемые невидимым ветром, тянулись к нему и обжигали твердую кожу.

— Не подходи ближе, орк! — поляну наполнил голос: равнодушный и твердый, что казалось, даже он противостоит порыву Когона. — Мы сами решаем, когда время.

За прозрачными языками сверкнули три рубина, в небо вытянулись лучи. Фигуры переместились дальше.

— Нет, стойте! — он поднял руки, но они будто перевесили все его тело, и Когон повалился на камни. Цепляясь за скользкий склон, он покатился кубарем. Пламя взмыло в воздух.

В руках одной из фигур возник огненный шар. По лбу пошел пот, под доспехом застонали отбитые кости. Он напряг ступни и… не смог подняться.

— Оставайся на месте, Когон из племени кочевников, — над ним возвысилась фигура. Она держала перед собой ладонь, будто ограждалась от неизвестной опасности. Но глаза смотрели безучастно.

Белые локоны спадали ниже плеч, тонкие губы сжимались, и бесконечные символы — витиеватые узоры — покрывали кожу на бледном лице. В мочке уха горел рубин.

— Не смей идти за нами, — она сжала ладонь в кулак, и грудь сдавил невидимый ком. Чуждый озноб вдруг подкрался к горлу, губы сделались сухими. — Если ослушаешься, умрешь.

Тупая боль растекалась в грудине, пальцы, прежде сжимавшие топоры, задрожали. Когон зарычал.

— Видящая, — в ее речь вплелся мужской голос. Такой же бездонный и такой же чужой. — Нам пора.

Когон попытался повернуться в его сторону, но лишь уронил голову на плечо. Шелковые ленты смешались, образуя разноцветный шар. Видящая отступила.

Истинные соединили ладони, и шар поглотил их. На поляне остался он один.

Когон наконец вдохнул, но словно горная плита накрыла легкие, и в глазах помутнело. От попыток подняться дрожали ноги, и лопатки сводило судорогой. Лицо горело сильнее.

— Ильсо-о, — орк позвал, но лишь прерывистый хрип вырвался из его груди. Солнце клонилось к горизонту, и тени сгущались. Послышались легкие шаги.

Словно скованный, Когон не смел шевельнуться, но стоило ему учуять незнакомый запах, мир перед глазами погас.

* * *

Он очнулся от боли. Грудную клетку словно сковали тугие цепи и при каждом вдохе сильнее впивались в кожу. Глаза слепил дневной свет, но, проморгавшись, Когон увидел над собой цветные полотна. Значит, он в шатре. Ильсо принес его в лагерь?

— Я рад видеть тебя в добром здравии, Когон, — раздался стальной голос, по носу ударил резкий запах гари. — Ты очнулся очень вовремя.

— Господин? — Когон приподнял голову и увидел в центре шатра Человека. Блестящая маска ловила солнечные лучи и слепила глаза. У входа в шатер невозмутимо стоял Гнехт. — Я бы не был так уверен в своем здравии, господин.

Он попытался сжать кулак, но пальцы его не послушались, перед глазами поплыли круги.

— Боюсь, у нас в запасе нет и дня для твоего восстановления, — Ригард сложил за спину руки и приблизился. — Ты был в беспамятстве две дюжины дней, но сейчас на счету каждая минута.

— Две дюжины…

Когон уронил голову и закрыл глаза. Истинные могли быть где угодно. Ильсо мог натворить неладное. Но лучше не спрашивать.

Снаружи было тихо. Только тихое журчание слышалось где-то совсем рядом. Но на Плато раньше не было рек.

— Мы в Туманных землях, в Восточной низине Императорского Тракта, — Ригард будто озвучил приговор, и Когон затаился. — Столица сдалась вчера на заре. Мы сворачиваем лагерь.

— Столица? Мы у ворот Эшгета? — памятуя о всякой боли, Когон сел. В висках застучало. Да что с ним такое? За две дюжины дней он до сих пор не оклемался??

— И даже за ними, — Ригард улыбнулся. — Самое время раздавать новые назначения, и я бы не хотел обделять вниманием твой талант.

— Мой… талант? — Когон закашлялся. — О сих мне неизвестно, господин.

— Твой деловой подход, если быть точнее, — Ригард остановился напротив, но голос в воздухе звенел холодной сталью. — Орки ждут твоего возвращения в племя, ведь так? О, не отрицай, мой верный Гнехт поведал о твоем уговоре со старейшиной.

Теперь Когон устремил взгляд на сородича. Тот держался отстраненно, будто не о нем велась речь.

— Я знаю цену данному слову, Когон. И я дам тебе возможность его сдержать, — Когон поежился. Кажется, повеяло холодом. — Река Вьюнка огибает Восточную низину недалече, чем лигу назад. Там, по данным разведки, как раз обосновалось орочье племя. Шло ли оно по нашим стопам, или это другие кочевники, для меня не имеет значения. Но для тебя, Когон, это — шанс доказать верность.

Дыхание сперло, и к груди подобрался ком. Маска снова сверкнула в приглушенном свете, Человек ухмыльнулся.

— Отряд орков с тобой и Гнехтом во главе выдвигается на рассвете. Выпей это, — он оставил на столике маленькую склянку с оранжевой жидкостью. — Это поможет восстановиться. А сейчас тебе нужно привести себя в порядок и подготовиться к встрече. Мы оставим тебя, но завтра будь готов сражаться.

Они скрылись снаружи, и Когон снова рухнул на тюфяк.

* * *

Головокружение прошло к ночи, но для пущего порядка Когон все же осушил бутыль. Хрупкое стекло полопалось в ладони, и он швырнул осколки. Это все — дурной сон.

Но тлеющие стены на линии горизонта говорили об обратном. Клубы дыма и запах гари, пропитавший буквально все вокруг, подтверждали слова Ригарда. Нового Императора людей. И, как следствие, всего мира.

«Мы сами решаем, когда время» — всплыли в памяти слова Истинных. Но когда это самое время, если не сейчас? Все рушится, и единственное, что он может — только наблюдать. Ах да, еще уничтожить свое собственное племя.

Когон уселся у воды. Холодное течение обдавало ступни, изо рта вырывался горячий пар. Он не может сдаться.

В тишине пустого лагеря его дыхание казалось громом, и теперь он жалел, что может ясно видеть. Лучше бы оставался в забвении, в