Когда прошел порыв страсти, мысли Василия сами собой настроились на прежний лад. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и наблюдал, как Анфиска водит пальцем по его груди.

Пряди ее темных распущенных волос слегка щекотали живот и бедро Василия. Анфиска никогда не стеснялась показывать свою наготу. Видимо, это осталось у нее от той жизни, когда она была танцовщицей у булгарского вельможи. Вельможа этот обожал танцы обнаженных рабынь. Вертеть бедрами, как это нравилось вельможе, Анфиска так и не научилась и была продана проезжим арабским купцам, а те, в свою очередь, продали неумелую танцовщицу Амелфе Тимофеевне на новгородском торгу.

– Скажи, Анфиса, ты рада моему возвращению? – неожиданно для самого себя спросил у служанки Василий.

– Разве это не заметно? – ответила служанка и положила голову Василию на грудь.

Василий погладил рукой мягкие Чернавкины кудри, а перед глазами у него была Любава, русоволосая и синеглазая. С какой неприязнью она тогда на него посмотрела!

Василий рассказал Анфиске о своей нынешней встрече с Любавой.

Служанка внимательно выслушала его, сидя рядом на постели и обняв свои округлые колени.

– Не пойму, чего она на меня так взъелась? – посетовал Василий. – Когда-то Любава души во мне не чаяла и вдруг…

– Да не вдруг, Васенька, – задумчиво произнесла Анфиска, – не вдруг. Забеременела от тебя Любава и отцу с матерью в том призналась, а ты с другой загулял, с Бориславой. Помнишь? Потом ты Нифонтову женку соблазнил, которая чуть мужа своего не бросила ради тебя. А ты снарядил кораблик крутобокий, собрал ватажку сорвиголов и сгинул надолго. Любава же дочку родила в позапрошлую зиму и назвала ее Василисой.

– Так вот в чем дело! – обрадованно воскликнул Василий. – Что же Любава сама мне об этом не сказала? Стало быть, дочь у меня есть!

– Гордая она, – тихо сказала Анфиска. – Не в пример многим.

По ее интонации было понятно, что она в душе восхищается Любавой.

– За это и люба она мне, – вырвалось у Василия.

– Пойду я, Вася, – еле слышно промолвила Анфиска, – а то скоро светать начнет.

– Обиделась, что ли? – Василий взял служанку за руку.

Анфиска сердито отняла руку.

– Не за себя, – сердито обронила она, – а за тех девиц и молодиц, коими ты побаловался и бросил, словно игрушку ненужную. Ах, как это жестоко, Вася!

– Ты о ком это? – насторожился Василий. – О Бориславе, что ли?

– И о ней тоже. – Анфиска стояла на полу и натягивала на себя поневу, узкую юбку. Вдруг она замерла и сказала с горечью: – Утопилась она, Вася. Как ты в поход ушел, в том же месяце и она в омут головой. Непраздная, говорят, тоже была.

Словно пожалев о сказанном, Чернавка торопливо оделась и выскользнула из спальни, неслышно притворив за собой дверь.

Василий несколько минут сидел на кровати, свесив ноги на пол, оглушенный столь страшной вестью. Борислава! Как же она решилась на такое?! Куда родичи ее глядели?

«От бесчестья спасалась девица, – мелькнула в голове у Василия осуждающая мысль. – При чем тут родичи, дурень!»

Василий сжал голову ладонями, безмолвно покачиваясь из стороны в сторону. На нем смерть Бориславы, только на нем!

Скольких басурман сразил Василий из лука, скольких лишил жизни топором и копьем, грабя торговые суда на просторах Хвалынского моря, но смерть всех этих людей, вместе взятых, не тревожила его совесть, и сожалений о них не было в нем. Тысячи иноверцев, умершие в одночасье, не поразили бы воображение Василия сильнее, чем добровольная смерть девушки, обезумевшей от горя и отчаяния.

* * *

Богат и славен Господин Великий Новгород! Вольно раскинулся он по обоим берегам Волхова. На левом, высоком берегу возвышается крепость-детинец с прекрасным Софийским собором. Потому и зовется вся левобережная сторона Софийской. Из детинца во все стороны ведут ворота. На юг – к Гончарному концу. На север – к Неревскому. На запад – к Загородскому.

Концы – это городские кварталы. Гончарный и Неревский – концы старые. Заселили их еще прапрадеды нынешних новгородцев. В стародавние времена по берегам Волхова обитали разные племена. На том берегу, на Словенском холме, жили славяне ильменские. А там, где Неревский конец, были поселения финских племен – мери и веси. Рядом с ними соседствовали славяне кривичи и литовское племя пруссов.

Каждое племя жило отдельно до поры до времени. Но пришлось однажды племенам вступить в союз, чтобы общими силами обороняться от врагов, строить укрепления. И постепенно смешались, породнились эти разные племена. Селения их слились воедино, огородились общей крепостной стеной. Возник на этом месте большой укрепленный город с причалами для кораблей и святилищами богов. Все жители называли себя славянами, а город свой именовали по новой крепости над Волховом – Новгородом.

Память о былом хранят городские названия: Неревский конец – по старому Меревский – от племени мери; Прусская улица – в память о пруссах; Словенский конец – в память места, где некогда обитали ильменские славяне.

На низком правом берегу Волхова раскинулась Торговая сторона, названная так по большому новгородскому торгу. На правобережье было два квартала – Словенский и Плотницкий.

Собрались ныне на снем в церкви Святого Николы Никольская братчина, объединение новгородских корабельщиков, строителей морских и речных судов, названная так по месту своих сборов. В Плотницком конце из всех торговых братчин Никольская была самая многочисленная и богатая. Еще бы! На возах далеко ли товар увезешь, а на ладьях вези хоть в Киев, хоть к варягам, хоть в Царьград!

Ни один купец новгородский без корабля не обойдется. Иные купцы имеют по десять-пятнадцать судов, на которых вывозят в дальние страны свои товары, а привозят заморские. Покуда жива торговля в Новгороде, будут процветать и корабельщики в Плотницком конце.

О снеме у Святого Николы Василий узнал от матери, которая в свою очередь проведала об этом от соседа Нифонта, состоящего в братчине корабельщиков уже не первый год. Спесив и жаден был купец Нифонт и соседство свое с Амелфой Тимофеевной проклинал с той поры, как ославила его бестолковая супруга, бегавшая за юным Василием.

Однажды застал их Нифонт у себя на сенях, и памятью о том случае служит ему выбитый передний зуб – крепко приложил ему тогда сынок Амелфы Тимофеевны.

Ждал Василий, что и его пригласят корабельщики на свой снем, ведь отец Василия до самой смерти состоял в Никольской братчине, не последний он там был человек. Но напрасны оказались его ожидания.

– А ты сам заявись к ним, – посоветовал Василию Потаня Малец. – На взошедшее солнце глаза закрывать бесполезно.

– Не пойму, какой прок от этого Василию? – пожал могучими плечами Костя Новоторженин.

– Прок в том, что должен Василий занять отцовское место в Никольской братчине, – со значением проговорил Потаня. – Пора удальства миновала. Средь умных надо быть умным, средь купцов – купцом.