Пробежалась по статье уже в сто первый раз и выслала Людмиле Сергеевне на согласование. Нужно успокоиться. Рано или поздно я бы увидела его, верно?

Просто пока не увидела, не понимала, что до сих пор помню и до сих пор больно. Как-то странно больно, словно осторожно ножом провести по коже. Не резко, а очень неприятно и глубоко. Потери… особенно те, в которых вы виноваты сами, режут поглубже и посильнее любого лезвия.

Достала сотовый и посмотрела на главную заставку, где неизменно красовалась фотография Карины. В этот раз с распущенными волосами, с венком из желтых листьев на фоне осеннего неба.

В светло-карих глазах искры веселья. Они всегда у нее менялись. Иногда светлые, как виски, а иногда темные, почти черные. Похожа на меня немного. Цвет волос, овал лица мои, а вот глаза… Глаза ЕГО. И не только глаза, она все же больше копия отца. Мимика, жесты. Живое и постоянное напоминание. Прошлое во плоти. Каждый раз, как смотрю, так и вздрагиваю.

Последний раз, когда я слышала об Андрее, он был в Америке. Вроде бизнес там свой, может, и семья уже есть. Скорее всего, есть. Такие долго одни не бывают. Андрей и тогда был окружен женщинами. Толпой шикарных женщин.

Когда впервые повел меня на прием в своем доме, я ясно ощутила эту пропасть между нами, особенно встречаясь с презрительным, горящим взглядом Савелия Воронова, который смотрел на меня, как на пакостное насекомое, которое непременно нужно раздавить или прихлопнуть, чтоб не летало и не портило общую картину. Впрочем, он так и сделал. Не пара я для Воронова-младшего, для его сына совсем не гожусь ни в жены, ни даже в любовницы.

* * *

Карину я забрала из школы сама. Она даже удивилась, что я приехала. Обычно в это время у меня разгар работы. Мы ехали в машине и пока она копалась в своем новеньком айфоне, я смотрела на нее и почему-то все еще чувствовала ту самую тревогу, которая появилась утром.

— Мам, ты чего?

— Ничего, милая. Соскучилась.

— Да ладно, — она усмехнулась, — а кто вчера мне говорил, чтоб я испарилась и не мешала работать?

— Ну, я же не серьезно, — погладила ее по щеке и свернула на главную дорогу, в зеркале заднего обзора заметила джип, похожий на тот, что стоял у нашего дома утром, — сегодня работать не буду.

— Мам, ты не заболела?

Лицо серьезное, а я вижу, что издевается. Да, у меня вечно времени на нее не хватает из-за статей да подработок. Она права. Но сегодня выходной.

— Давай купим что-то вкусненькое и засядем вечером за наши любимые фильмы.

Я свернула к супермаркету, бросила взгляд в зеркало и снова увидела джип. Тот или не тот? Да что со мной сегодня? Мало, что ли, джипов черных в городе?

— Ты как свой мейл откроешь, про все обещания забудешь, — фыркнула Карина.

— Вот еще пару слов скажешь, и я передумаю.

В этот момент джип нас обогнал и скрылся за поворотом. Я облегченно выдохнула.

— Молчу-молчу. Мне только Лизке позвонить надо, я обещала, что вечером к ней заскочу.

— Так зови ее к нам. Все вместе посмотрим.

Я припарковалась на стоянке, и в этот момент в сумочке снова зазвонил сотовый.

На экране незнакомый номер. Я ответила, пока Карина натягивала куртку и шапку, которые сняла в машине.

— Да.

— Лена?

Пальцы сильнее сжали аппарат и сердце пропустило один удар.

— Кто это?

— Это Андрей.

Я неожиданно для себя отключила звонок и перевела взгляд на Карину, которая уже открыла дверцу. Недалеко от нас припарковался все тот же черный джип.

— Мам? Что с тобой? Кто это?

Сотовый снова "запел" у меня в руках, а я смотрела на дочь, чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее.

— Садись обратно, мы не идем в супермаркет. Садись обратно я говорю.

Она зло села на сидение, а я нажала на газ, сдавая назад и визжа покрышками. Телефон продолжал орать на весь салон.

— Мама. Кто это? Что случилось?

"Тот, кому совсем не надо знать о твоем существовании" — подумала я и выехала с парковки, сильнее выжимая педаль газа.

Настоящая власть не может быть дана, она может быть взята…

(с) из кинофильма "Крестный отец"

Воспоминания…

Савелий Воронов… Он из тех, кто делит мир на черное и белое, правых и виноватых, гениев и идиотов, притом к категории первых относит только себя. Каким образом в одном человеке могли сочетаться две настолько разные системы ценностей? Абсолютная бескомпромиссность по отношению к другим и блестяще провернутые сделки со своей совестью? Хотя странно, что такие вопросы задаю себе я — тот, кто и сам не смог до конца понять своих чувств к родному отцу. Коктейль из несовместимых по своей природе компонентов: когда ненависть горчит любовью, а злость имеет послевкусие преданности. Но, как и в любом другом напитке, основной вкус оставался один, и в моем случае это… уважение. До неосознанного и вызывающего дрожь желания подражать. Стать таким же… Добиться неприкрытого восхищения в глазах других, ставить на место одним кивком головы и заставлять содрогаться от ужаса даже того, кто направил тебе дуло в лоб. Потому что ему никогда не хватит смелости, глядя тебе в глаза, в которых полыхает угроза и ненависть, нажать на курок… И именно в тот момент подписать самому себе приговор, опуская руки и потупив к носкам твоих сапог свой потухший взгляд…

Я часто думал над тем, зачем вообще ему нужен? Чтобы было кого воспитывать и учить жизни? Обычные люди в таких случаях заводят собак. Его постоянный контроль, резкость и тон, который не терпит возражений — как петля вокруг шеи, узел которой вплотную притирается к горлу. Когда имеешь дело с тем, кто сильнее тебя, существует лишь два варианта: уступить или уйти. Все зависит от того, насколько ценным является его дальнейшее присутствие в твоей жизни. И я все чаще стал ловить себя на мысли, что мне хочется послать все к дьяволу и уехать. Туда, где никто не знает, чей ты сын, где не надо жить так, чтоб оправдать чьи-то ожидания и добиваться поставленных кем-то целей. Родители зачастую пытаются реализовать в своих детях несбывшиеся мечты, хотят видеть их там, куда не смогли докарабкаться сами.

С того самого момента, как я попал в дом к Ворону, меня по самые уши окунули в его кровавый мир. И если, будучи ребенком, все разговоры об убийствах, оружии, поножовщине, похищении людей и прочем беспределе воспринимал, как страшные сказки, то потом, год за годом, начинал понимать всю подноготную. Кучи замаранной в крови одежды, которую всегда сжигали, внезапные обыски и облавы милиции… и неизменный шелест купюр. В большинстве случаев менты, заглядывая отцу в глаза и ехидно улыбаясь, услужливо извинялись "за маленькое неудобство".