сопротивление, то немцы перебросили свои основные силы на Западный фронт. А когда их союзники- большевики, захватившие власть, попытались увернуть от расплаты, то немцы быстро организовали наступления небольшими наличными силами. Наступали германские "поедатели капусты" небольшими кавалерийскими разъездами, которые закреплялись пехотными частями обозников, солдат старших возрастов и прочих тыловиков. Но красным бандам и этого хватило, они трусливо пустились в бега, сколь не призывал их Ленин к "революционной борьбе с Гогенцоллерами". Уже сейчас немцы взяли Нарву, Псков, Минск, Киев и Чернигов.

В результате заключенного мира на юге им осталось оккупировать еще Донецкий бассейн и выйти на границы Области войска Донского по линии Таганрог - Миллерово. Вот такой вот "мир без аннексий и контрибуций" получается. А всякая революционная шелупонь с Донбасса, вроде Ворошилова, переберется в Царицын. Как справедливо писал Троцкий: "Ворошилов есть фикция. Его авторитет искусственно создан тоталитарной агитацией. На головокружительной высоте он остался тем, чем был всегда: ограниченным провинциалом без кругозора, без образования, без военных способностей и даже без способностей администратора". Опасаясь немцев, находящихся совсем рядом с Петроградом, Ленинское правительство большевиков уберется в тыловую Москву и объявит ее новой столицей страны.

Теперь перейдем к обстановке на Донской земле. На Дону воцарилась красная власть. Революция ломает все правила и крушит все устои. Шутки кончились. О ужасающих грабежах на «революционизированных» территориях умолчим. Там вообще дико. Казачество переживает сложные психологические процессы. Им стало ясно: ловить нечего. «Красный выбор» уже не выглядел таким интересным и перспективным. Все, что было когда- то дорого, свято, теперь продавалось всякий раз все дешевле. Перепуганные массовыми расстрелами руководители казачества сидят тише воды, ниже травы. Кому не повезло – пошли на виселицу, кто успел – исчез. Теперь, столкнувшись с суровой реальностью все иллюзии " о свободе и братстве" развеялись без следа. Гипноз тоталитарной пропаганды резко утратил силу. На одних популистских лозунгах, воровстве и профанации далеко не уедешь. «По делам их узнаете», всем знакома эта фраза.

Всякая поддержка большевиков или тесный с ними контакт, не оправдывавшийся обстоятельствами, обычно вызывает теперь глухое порицание. На этой почве нередко между близкими происходят разногласия, рушатся идеалы, мечтания, разбивается иногда семейное счастье. Процент открыто ставших на сторону большевиков и делавших красную карьеру людей, крайне невелик. Не много оказалось и тех, которые в свое время тайно оказывали услуги большевикам, скрывали их у себя и тем самым страховали себя на всякий случай. О ушедших на юг белых добровольцах лишь временами долетали неясные и разноречивые слухи.

Казаки, бежавшие из Новочеркасска с походным атаманом Поповым в Сальские цепи, в количестве 1700 человек плюс к ним 250 гражданских, сейчас идут по большой дуге по задонским степям к станице Цимлянской. И этот марш не походит на прогулку в Булонском лесу. В бои с крупными частями красных казаки стараются не вступать, но по пути активно вербуют в свои ряды местных калмыков. За два месяца этот отряд увеличится до 3 тысяч бойцов. Вслед за белоказаками идет отряд "красных казаков" предателя-старшины Голубова ( 10 полк и 6 казачий батальон). Он не столько преследует отряд Попова, сколько наводит революционный порядок в этих местах.

Естественно, все происходит по классике революционного жанра: грабежи и расстрелы, расстрелы и грабежи. Красные ловят отставших "поповцев", выискивают раненых и прячущихся "нейтралов." Дня через три "голубовцы" поймают в станице Денисовской скрывающегося в доме калмыцкого священника заместителя войскового атамана М. Багаевского, отправят его в Новочеркасск и там, под угрозой расстрела, заставят выпустить воззвание с призывом к казакам не сопротивляться Советской власти. С данным воззванием его будут водить по митингам, как медведя на цепи. После этого Багаевского все равно расстреляют.

И тем не менее, отрадно видеть, что даже у отмороженных на всю голову "голубовцев" ныне установившиеся дикие революционные порядки вызывают резкое неприятие. В конце концов, всякую власть берут для того, чтобы затем спокойно вкушать ее плоды, а не жить среди ужаса. Странно было то, что при Каледине эти же казаки, под влиянием революционного угара и большевистской пропаганды, оружием отстаивали права трудового казачества, попираемые будто бы "буржуазным" Донским Правительством, а теперь молчат, как воды в рот набравши. Наступили тяжелые времена для нашего Отечества. Хотя, на фоне общей растерянности и бесправия запуганных жителей Дона, поведение "голубовцев" составляет отрадное явление. Видно было, что они по-своему понимают служение интересам казачества.

Вступив в Новочеркасск, они не уподобились красной солдатне и не прельстились возможностью безнаказанного грабежа несчастных обывателей. Наоборот, глумления солдатских банд, массовое избиение и расстрелы невинных людей, чинимые пришлым элементом (рабочими,, матросами и шахтерами), к тому же, державшим себя независимо и даже вызывающе, в столице Дона, возмутило чуткую казачью душу.

Уже с первых дней вступления в Новочеркасск, голубовцы начали активно выступать, не допускать и прекращать безобразия и жестокости солдат и матросов, грозя, в случае повторения, разделаться с зарвавшимися пришельцами силой оружия. Быть может, только теперь они увидели какую подлую роль они невольно сыграли, когда, ворвавшись в Новочеркасск, открыли путь для разного красного сброда, фактически завладевшего славным казачьим городом.

Чувствовалось, что они, как будто теперь гордятся, что своим вмешательством и заступничеством могут хоть немного искупить свою вину. Я уже начал замечать, что большевистский произвол и вводимые новые порядки на Дону не только не притягивают красных казаков, но отталкивают их от советской власти и в то же время способствуют этим пробуждению у них любви к родному краю и желания порядка.

Можно с уверенностью утверждать, что не будь в Новочеркасске красных казачьих частей Голубова, то город, безусловно, пострадал бы несравненно больше, и