Ожидания сторон, однако, сильно различались. Последний генеральный секретарь ЦК КПСС и первый (и единственный) президент СССР Михаил Горбачев и его соратники, сформулировав во второй половине 1980-х годов «новое политическое мышление», надеялись заменить конфликт с Западом долгосрочным сотрудничеством с ним, но непременно на равноправной основе «дружественного кондоминиума»[14].

Партнеры Горбачева в США и Западной Европе тем временем решали другую задачу – обеспечения «мягкой посадки» Советского Союза, его глобального геополитического отступления и внутренней либерализации до того, как силы реакции внутри страны попытаются вернуть утраченные позиции[15]. Советский Союз уходил в историю, и западные лидеры помогали ему сделать это по возможности мирно.

В краткосрочном плане западные политики были много реалистичнее Горбачева. Его «новое мышление» было подвергнуто тщательной и всесторонней проверке и расценено как вынужденный отказ Москвы от прежних догм и сдача позиций. Баланс отношений быстро и кардинально изменился. С тех пор как СССР с 1988 года стал брать на Западе крупные займы формально «под реформы», а реально – для смягчения быстро ухудшавшейся экономической ситуации, Москва попадала во все большую зависимость, причем не только финансовую, но и политическую – от вчерашних противников, ставших партнерами[16].

В руках новых партнеров эта зависимость стала рычагом. Для того чтобы получить новые кредиты, Советскому Союзу приходилось идти на все более крупные геополитические уступки, причем в ускоренном темпе: западные лидеры обоснованно опасались свержения Горбачева[17]. Москва же, хотя и сама стремилась к быстрейшему прекращению противостояния, вынуждена была соглашаться с такими условиями мира, которые ее не вполне устраивали. Наиболее рельефно это проявилось в вопросе членства объединенной Германии в НАТО[18].

В долгосрочном плане Запад уже на рубеже 1980–1990 годов утрачивал интерес к угасавшему Советскому Союзу. «Новый мировой порядок», анонсированный президентом США Джорджем Бушем в 1990 г. накануне Первой войны в Персидском заливе, не предусматривал какого-либо особого места для СССР. Не было у США и их союзников в тот период и планов глубокой интеграции Советского Союза в западные институты. Не случайно с западной точки зрения холодная война завершилась в 1989 году с воссоединением Германии и Европы[19], а символом ее окончания стало открытие (позднее трансформировавшееся в разрушение) Берлинской стены. С этого момента даже судьба самого СССР перестала быть для Запада центральным вопросом нового миропорядка.

Точку в холодной войне, тем не менее, поставило свержение коммунистической системы в Советском Союзе в августе 1991 года. Не только российские демократы и либералы, но и отечественные консерваторы ставят это в заслугу народу страны, который без внешней помощи освободился от навязанной большевиками почти 75-летней несвободы.

Интересно и характерно, однако, что в западном историческом нарративе августовские события в Москве, положившие конец власти КПСС, если и присутствуют, то не более чем в качестве эпизода. Для Запада, напротив, главное и безусловно положительное событие 1991 года – это распад Советского Союза, оформившийся в декабре. Если россияне, таким образом, ставят на первое место освобождение самих себя от диктатуры, то люди Запада – крах исторической Российской империи. Это важное, принципиальное различие.

Особенностью окончания холодной войны было мирное (в результате внутренней трансформации советского общества, а не военного поражения СССР) и внешне почетное завершение длительного противостояния Востока и Запада. Советская система рухнула под собственной тяжестью, СССР распался, но его мощные вооруженные силы остались нетронутыми, страна не была завоевана и оккупирована неприятелем, а советский красный флаг над Кремлем сменился не на иностранный, а на национальный российский. Все это позволило укрепиться в России представлениям о том, что в холодной войне не было побежденных.

Президенты Михаил Горбачев и Борис Ельцин отстаивали облегченный и лестный для россиян тезис о том, что 40-летняя конфронтация СССР и западного мира во главе с США завершилась некой «общей победой»: побеждена была сама «холодная война», а все принимавшие в ней участие стороны, в том числе и Россия, выиграли[20].

Действительно, на рубеже 1990-х годов была отодвинута, если не вообще снята, угроза всеобщего ядерного уничтожения. Радикальное сокращение ядерных и обычных вооружений привело к резкому сокращению военных расходов и появлению «мирного дивиденда». Прекратился целый ряд застарелых конфликтов – от Юго-Восточной Азии (Камбоджа) до Юго-Западной Африки (Намибия) и Центральной Америки (Сальвадор). В результате стало быстро восстанавливаться единство прежде расколотого мира – экономическое, информационное и гуманитарное.

Одновременно, однако, вслед за обветшавшим и сброшенным народами СССР коммунистическим режимом распалась и сама историческая Россия. Руководство Российской Федерации, которое с самого начала рассматривало РФ как продолжателя исторической российской государственности, включая ее советский период, а с 2000-х годов все яснее подчеркивало неразрывную связь РФ с Советским Союзом, обязано было осмыслить причины и последствия поражения СССР и извлечь из этого уроки на будущее. Без этого «вступление в права наследства» Советского Союза не могло быть по-настоящему осмысленным.

На Западе, особенно в США, окончание противостояния было воспринято прежде всего как поражение советской империи и насаждавшейся ей коммунистической идеологии. Именно государство СССР, а не состояние холодной войны было, с западной точки зрения, реально проигравшей стороной, оказавшейся на «свалке истории». Именно там видел место Советского Союза еще в начале 1980-х годов президент США Рональд Рейган[21]. Победителями же были Запад, США как лидер свободного мира, Рейган как президент, отправивший СССР в нокаут, а также демократия, рынок и права человека как основные ценности.