Вместо ответа на этот вопрос Европа получила новый кризис. В ночь с 21 на 22 февраля 2014 года соглашение об урегулировании политического противостояния, только что подписанное президентом Украины Виктором Януковичем с лидерами оппозиции Арсением Яценюком, Виталием Кличко и Олегом Тягнибоком и скрепленное подписями министров иностранных дел Германии, Польши и Франции в присутствии специального представителя президента России, было отвергнуто киевским Майданом – сотнями тысяч людей, к тому времени три месяца протестовавших на главной площади столицы Киева. Оставшийся без поддержки своих силовиков, Янукович с горсткой приближенных бежал из Киева вначале на восток страны, затем в Крым и, наконец, в Россию[2].

Майдан, собравшийся еще в конце осени 2013 года под лозунгами европейского выбора Украины, уважения человеческого достоинства ее граждан и протеста против всепроникающей коррупции, торжествовал победу. Правда, к началу 2014 года гражданский элемент Майдана был уже не единственным и даже не доминирующим. За протестующими встали обиженные Януковичем и его кланом олигархи, а на самом Майдане в лидеры выдвинулись националисты. В результате, когда Янукович был низложен, целью внешней политики Украины была провозглашена интеграция в Европу и евроатлантические институты, но олигархат – без Януковича – в основном сохранился, а новая украинская идентичность должна была строиться на полном отказе от советского и имперского российского прошлого, при безусловном приоритете украинского языка и культуры.

Западные правительства и общественное мнение горячо приветствовали новую майданную революцию в Киеве[3]как торжество европейских ценностей и свидетельство их притягательной силы. Еще в ходе киевского противостояния официальные представители США и стран Европейского союза открыто встали на сторону Майдана и убеждали Януковича и его правительство идти на уступки митингующим и ни в коем случае не применять против них силу. Сам Майдан рассматривался на Западе как выражение демократического протеста украинцев не только против засилья коррупции, но и против внешнеполитической ориентации Януковича на Москву[4].

Действительно, непосредственным толчком к Майдану стало решение Януковича в ноябре 2013 года отложить подписание уже подготовленного соглашения об ассоциации Украины с Европейским союзом. Украинский президент, хотя и с опозданием, осознал последствия реализации соглашения не столько для украинской экономики и общества, сколько для своей власти (в преддверии выборов 2015 года). На Банковую улицу[5]оказывал воздействие и Кремль. Москва посылала Киеву недвусмысленные сигналы: ассоциация с ЕС нанесет серьезный ущерб экономическим связям обеих стран, но присоединение Украины к Таможенному союзу РФ, Белоруссии и Казахстана способно привести к возрождению украинской экономики.

Янукович колебался, но в конце концов на рубеже 2013–2014 годов приостановил процесс ассоциации с ЕС и обратился к Москве с просьбой о финансовой помощи, которая была немедленно оказана[6]. Вероятно, он надеялся иметь возможность маневрировать и дальше, не делая решительного выбора в пользу Европы или России, но эти его шаги превратили киевское противостояние в своего рода соревнование по перетягиванию каната между Западом и Россией, главным «призом» которого была вторая по площади и седьмая по населению страна Европы – Украина.

Сама по себе ассоциация и связанное с нею соглашение об углубленной зоне свободной торговли Украина – ЕС значили не слишком много: от ассоциации до членства в ЕС дистанция огромная, но символическое значение этого шага невозможно было переоценить. Выход Украины из исторической сферы притяжения России и ее переориентация на Запад означали фундаментальный сдвиг на востоке Европы. Это понимали и в Европе, и в России.

Надежды Москвы на формирование евразийского центра силы на платформе бывшего СССР оказывались подорванными: без Украины российский интеграционный план очевидно недобирал «критическую массу»[7]. Украинский пример свержения действующей власти, кроме того, становился источником вдохновения для антисистемных активистов в других странах – Армении, Белоруссии, а также в самой России. Выветрившийся, казалось бы, призрак «цветных революций» приобретал новую силу.

Для официальной Москвы, таким образом, киевские события стали сильнейшим шоком. В своей политике на украинском направлении президент России Владимир Путин основывался на глубоко историческом подходе и тезисе об органическом единстве Русского мира. «Русские и украинцы, – многократно повторял В. Путин, – это один народ»[8]. Одновременно Кремль проводил чрезвычайно прагматичный курс на постепенное подтягивание Украины к проектируемому Москвой Евразийскому союзу.

Главным и фактически единственным партнером Москвы в этом проекте выступало высшее руководство в Киеве – президент Украины и верхушка его администрации. Насколько можно судить, расчет состоял в том, чтобы поставить Януковича, к которому большого доверия в Кремле никогда не было, в положение, в котором у него оставался бы только один выход: сближение с Москвой и интеграция Украины в Евразийский союз.

В решающий момент, однако, Янукович, который всегда вел игру исключительно в собственных интересах, внезапно сбежал со сцены, а европейские правительства, представители которых засвидетельствовали февральский компромисс между властью и оппозицией на Украине, оказались не готовы и неспособны управлять ситуацией, когда соглашение было разорвано.

Для Кремля этот резкий разворот стал сигналом того, что в украинский кризис открыто вступили Соединенные Штаты Америки. Согласно этой версии, именно американцы через своих агентов спровоцировали кровавые столкновения в центре Киева; запугали Януковича, затем лишили его поддержки сил безопасности и в результате заставили спасаться бегством; подталкивали лидеров оппозиции бороться за власть до конца; наконец, грубо отстранили европейцев от активной роли в дальнейших событиях.

Вывод, с точки зрения Кремля, был очевиден: Украина не только противоестественно отрывалась от России, но и превращалась в плацдарм для давления на РФ по всем линиям: политической, экономической и – не в последнюю очередь – военной.