которую тетушка нежно назвала «палка». Поэтому тетушка уехала в больницу, лечиться, и товарищ старший лейтенант, все еще желающий кого-нибудь убить, остался один. Дадли считать не стоило — он из комнаты выходил только ночью, когда Змей спал. Правда сам Александр не мог объяснить причину своей агрессии, как-то не принято впадать в такую ярость у летучих мышей. А ровно через неделю Змей отправился в гости, прихватив биту и забыв палочку, не воспринимаемую им как оружие.

* * *

Ксено в этот раз дочь даже не встретил, погружаясь все глубже в свое горе и потихоньку сходя с ума. Он сидел на диване в гостиной, неотрывно глядя на фотографию жены, когда Катя вошла в дом. Увидев эту сцену, девочка достала палочку, скомандовав Агуаменти, и облила мистера Лавгуда водой с головы до ног, выведя из состояния апатии.

— В чем дело! — вскричал Ксено от неожиданности и только после этого увидел дочь, смотревшую на него с каким-то странным выражением лица, напоминающем брезгливость.

— Взрослый мужчина ведет себя как девочка, — скривившись, сообщила товарищ капитан. — Еще и дочь винит в смерти жены. Истинно мужское поведение.

— Но, луковка, я никогда… — попытался что-то сказать мистер Лавгуд, но дочь будто не слышала его.

— Интересно, что тебе скажет мамочка, когда ты решишь к ней уйти? — задумчиво произнесла девочка. — Наверное, это будет «молодец»? Она тебе будет благодарна за то, что оставил дочь совсем одну?

— Луна… Почему ты так говоришь? — пораженно спросил Ксено, вглядываясь в дочь.

— Ты меня убил, папочка, — улыбнулась Катя. — Я начала думать, что ты меня винишь в смерти мамы и ушла, но меня вернули, чтобы дать! Тебе! Шанс! — закричала она.

— Прости меня, луковка, — мистер Лавгуд внезапно опустился на колени. Он знал, он чувствовал, что все сказанное доченькой правда. Луна сделала несколько шагов к отцу, была схвачена им в охапку и… Ксено целовал свою дочь, обещая, что больше никогда-никогда, потому что он ее очень любит и просит не уходить…

Неожиданно для себя мистер Лавгуд понял, что чуть не натворил. Ему стало стыдно и страшно, поэтому этим летом он старательно убеждал дочь в том, что у нее есть папа, который любит ее.

Часть 4

Невилл не мог поверить своим ушам. Его бабушка, человек, которого он почти боготворил, которому верил, как себе, она… просто отмахнулась. Как она могла не видеть этой боли в глазах внука, этой тоски и даже едва заметной седины? Как? Что произошло? Неужели то, что бабушка всегда была рядом, он себе придумал?

— Тот-которого-нельзя-называть создал крестражи и возродится в конце четвертого курса, когда Гарри вынудят… — пытался убедить Августу мальчик, но…

— Мне надоели твои фантазии! Ступай к себе и подумай над своим поведением! — жестко отрезала Августа Лонгботтом, почему-то не давая себе труда задуматься над тем, что говорит внук.

— Но ба! Он придет и будет убивать всех! — желание связать и достучаться медленно гасло… Он один, значит, снова все будет также… Также не будут верить и умирать один за другим… Также будут гибнуть друзья… Также кровью истечет Лаванда…

Невилл погрузился в себя, тяжело переживая тот факт, что он один и ничего изменить нельзя. Надеявшийся на помощь и поддержку бабушки Невилл почувствовал, как все чувства укрывает будто какой-то подушкой. У него не было сил ни встать, ни есть, ни двигаться. Впереди ждал ад, в который никто не верит… «Может быть, Гарри поверит?» — подумалось Невиллу. Но сил не было даже написать — перед глазами стояли замученные… Почему-то вспоминались только девочки, хотя и мальчиков было достаточно. Изнасилованные, сломавшиеся, растерзанные оборотнями… кто-то шагнул с башни, а кто-то принял свой последний бой. Бабушка не захотела даже выслушать внука, посчитав его слова «идиотскими фантазиями». Взрослые опять предали их.

* * *

Шагнувшая сквозь барьер Вика глазами нашла своих родителей и насторожилась: если мама улыбалась радостно, приветливо, то папа как-то предвкушающе, что, учитывая память девочки, было неудивительно. Мысль о заколдованности родителей девчонки еще раз постучалась в голову, однако товарищ старший лейтенант не знала, как это можно определить, поэтому решила действовать по обстановке.

Автомобиль не очень быстро ехал домой, Виктория Викторовна сохраняла веселое выражение на лице, ловя взгляд отца, мелькавший в зеркале заднего вида, и этот взгляд девочке совсем не нравился. Она чувствовала опасность такую, что хотелось просто открыть дверцу и убежать, но товарищ старший лейтенант была свято уверена в своей подготовке, поэтому сдержалась.

За ужином, казалось, все было хорошо, родители обнимали и искренне радовались вернувшейся из школы дочери, но вот этот временами мелькавший взгляд, от которого становилось страшно, несмотря ни на какую подготовку… Из глубины сознания поднимался какой-то первобытный ужас, который стало довольно сложно давить. Надо сказать, что далеко не вся память девчонки сохранилась, отчего Вика сейчас недоумевала — что же с ней такое делали, что даже не у мозга, а у самого тела сейчас такие реакции?

Так и не найдя объяснения, девочка отправилась в душ. Вода смывала усталость, Вика очень любила воду именно за это ее свойство, но вот именно сейчас ее чуйка вопила: «ты в опасности, беги». Вика решила: «подожду до завтра, если ощущение не пропадет, придется принимать решение». Против битья у нее были выработаны свои меры, да и исходя из памяти девчонки, бить ее начинали через неделю-две, тогда почему же ощущение такое, как будто она опять смотрит на тот американский снаряд с таймером, на котором осталось две секунды. Стоило выключить воду, как ощущение полного «фиаско» усилилось, вбрасывая в кровь адреналин. Распахнувшуюся дверь вытирающаяся девочка заметила, но ничего предпринять не успела, оказавшись в руках мистера Грейнджера, схватившего ее так, что ни руками, ни ногами дернуть не было никакой возможности. В комнате находилась и миссис Грейнджер, все также улыбавшаяся, раскладывая розги, паддл и еще что-то, что Вика с ходу не определила. Паника затопила девочку, почти отключая мозг.

— Созревает девочка, — заметил мистер Грейнджер, кивнув супруге. Та поднялась, подошла и все с той же улыбкой потрогала Вику в области первичных половых признаков. Глаза девочки расширились, но тут неожиданно включился мозг, и она полностью расслабила тело, надеясь выскользнуть из захвата.

— Да, дорогой, — кивнула миссис Грейнджер, придержав начавшую выскальзывать Вику рукой. — Скоро сможешь распечатать.

Ее перевернули, впечатав лицом в кровать, от услышанного паника всколыхнулась с новой силой. Родители выглядели… Как будто находились в состоянии наркотического опьянения, и это пугало гораздо сильнее того, что должно было сейчас произойти. Вспомнив о детских стихийных выбросах, Вика начала накачивать себя на злость, прогоняя панику, а затем принялась вырываться, но силы у взрослого человека было намного больше, чем у нетренированной девчонки, поэтому вся надежда была только на выброс.

— Ты смотри, сопротивляется, — как-то весело заявил мистер Грейнджер.

— Отвыкла, наверное, — хихикнула миссис Грейнджер. — Давай, начинай, потом она нас благодарить будет.

— На случай, если ты забыла, доченька, — продолжил мужчина. — Звукоизоляция здесь сделана так, что можешь кричать в свое удовольствие.

В этот момент послышался тонкий свист, и Вику ожгло болью. Боль все усиливалась, вызывая гул в голове, она кричала во всю силу легких, но, видимо, звукоизоляция действительно была прекрасной, а потом что-то случилось, и все погасло. Очнувшись, девочка некоторое время приходила в себя, а потом оделась и попыталась тихо выскользнуть из дома, несмотря на чуть не лишившую ее сознания боль. Ее внимание привлекли звуки, доносившиеся из спальни родителей.

— Нет… Нет… Не заставляйте меня делать это… Миона, доченька… Нет… Беги… — стонал во сне ее отец. — Беги отсюда… — а миссис Грейнджер только тихо плакала. Родители абсолютно точно спали, поэтому Вика удивленно прислушалась. Получалось, что они это сделали с девочкой не по своей воле?

Выскользнув из дома, товарищ старший лейтенант припомнила Катины инструкции и взмахнула прихваченной палочкой. Волшебный автобус появился мгновенно, также мгновенно, но за плату, ей показали кровать, и Вика смогла улечься спиной кверху, так как ходить было так больно, что