использовать для защиты. Боль и страх застлали сознание. Он вдохнул глубоко и тут, неожиданно для себя, поддавшись какому-то отчаянному, древнему инстинкту, опрометью кинулся на коренастого мужика, что стоял к нему вполоборота, толкнул и каким-то чудом вытянул саблю, висевшую у того на поясе! Герой схватил тяжелый кусок горячего железа обеими руками, направив на преступников. Рука с курительной трубкой замерла; Яким поднял сосредоточенный взгляд, но пока не счел нужным вмешаться.

Сабля в руках героя вызвала у лиходеев смех. Обезоруженный противник, не опасаясь лезвия, подошел вблизь, Рэй махнул неуверенно, отчего-то всё еще слабый духом, чтобы всерьез применить оружие против живого человека. Коренастый перехватил запястье, вывернул, и сабля глухо звякнула о землю.

Бандит толкнул разоружённого героя в соседа, а тот, заранее подготовившись, прописал хук снизу, отчего передние зубы насквозь пронзили язык! В рот ударило едкое железо, из глаз брызнули слезы. Потеряв равновесие от удара, герой свалился, залетев ладонью в угли очага. Не успел отряхнуть палящие искры, как его снова схватили сзади. Удар в бок со спины — и сквозь позвоночник прошел раскаленный прут. Он безвольно повис на чьих-то руках, пока сознание металось от одного нестерпимого источника боли к другому.

— Хватит, — зычный голос остановил сумятицу ударов. То был Яким.

И тут на затылок опустилось что-то такое твердое, что затрещало даже во лбу, пред глазами прокатились мигающие желтые колеса, а звуки и свет исчезли. Щека безжизненно ударила влажную землю. Голоса звучали приглушенно, резью отдаваясь в голове.

— Птаха. И не надоело тебе это актерство разыгрывать всякий раз? — с покровительственной усмешкой спросил Яким, выпуская облачко дыма.

— А вот не надоело! — даже огрызнулся Пташка. — Это не тебе, Иоахим, геройский в тотошний раз обе брови спалил. Прямо из рук ведь огнем полыхнул, кощун! Чуть без зенок не оставил паскудник. Или как тот рыжий герой Ломтя разделал, а? Забыл, поди? Бедный Ломоть так красными ломтями и развалился посередь дороги! Сходу-то не смекнешь, чему их в клятой башне научили. Ну к лешему, мне вот так спокойнее, тихонько, в сарайчике, со спиночки…

— Ладно, — безразлично бросил булатный копейщик, резко сменив тон с отеческого на деловой. — Что с деньгами? С таким тощим наваром, тебе, Пташка, по всему Княжеству придется огузков собирать, чтобы долг перед нами закрыть.

— Иоахим, — примирительно и с уважением цыкнул тот, — ты не гони бузу. Уже давно созрела мысль, как возместить похудевшие кошельки пришельцев. Делов на полдня, а доход, пусть небольшой, но на полгода точно. У тебя губарь знакомый есть?

* * *

Ныне

Помощник, навалившись на аналой, раздраженно и быстро царапал руны по листку — жуть как не хотелось строчить слог в третий раз; у судьи-то терпения хватит и в третий раз допросить, он такой.

— Как и было сказано, нападение было свершено не мной, а в отношении меня, — терпеливо объяснил Рэй.

— Да он же сам сказал, что у него в руках была сабля, и он с нею набросился на человека, — шикнул судье утомленный помощник.

— Я защищался! — выпалил Рэй, услыхав. — И саблей я никого не задел. Да разве по моему виду не ясно, что ограбили меня?! — сорвался он, призывая в свидетели свой нелепый вид.

Судья подпер голову, уложив на щеку указательный палец. Историю о том, что обвинение является ложным, он тут слышал каждый божий день.

Обвиняемым перед ним стоял молодой мужчина с короткими волосами и внимательными глазами насыщенного цвета. Черты лица, пожалуй, были не лишены красоты. «По виду как барин», — всё не мог решиться судья. Лицо красивое, с правильными чертами, зубы белые, шея не красная, как у землеробов, и руки не натруженные. Говорить обучен, опять же. Впрочем, будь он барином, уже б ногами тут топотал да родовым именем громыхал. А будь он барином в опале, всенепременно пришло б письмо с указаниями, а ничего такого нет, решай, судейский, сам сию оказию. «Но и никакой он, шельма, не путешественник», — вынужденно признал судья.

Обвиняемый был росл и ладно сложен. Мускулатура верхней части тела просматривалась особенно хорошо, ведь его, Рэя из Паду́ба, привезли на шхуне попросту голышом. Только перед судейской избой кто-то из ябетников, да видно одной потехи ради, сыскал ему юбку с пеньковой веревкой на поясе — вот и весь наряд.

— Уж не знаю, как ты штаны потерял, — судья исподлобья стрельнул глазами на одеяние обвиняемого, — однако ты утверждаешь, что Пташка и его друзья нанесли тебе тяжелейшие побои, от коих ты едва не умер. Ты также говоришь, что били тебя все трое да по указке некоего Якима, он же — Иоахим. Я наслышан об этом человеке. Плаха на Закла́нной площади Храбродара уже много лет плачет по его шее. Меня немало тревожит, что этот лиходей перебрался в наш край, коль это правда. Но видел я и как выглядит человек, поколоченный толпой, и вот ты на такого совершенно не похож.

Рэй опустил голову, поняв, что сказанное им действительно не находит подтверждения: на теле-то ни царапинки! Но как же такие чудеса объяснишь?!

— Путь рекой сюда занимает менее трех дней. За это время заявленные тобой побои не сошли бы бесследно. Ладно, давай-ка продолжим. Что случилось после нападения? — терпеливо спросил судья, однако тут и рассказывать было нечего, во всяком случае, того, что Рэй мог бы поведать судье.

* * *

Тремя днями ранее

Несколько часов героя не существовало. Проявляться в мире он стал постепенно. Сначала только слух: натужный скрип древесины и хлюпанье воды кружили вокруг назойливыми мухами. Потом запахи. Вонь стояла несусветная, моча вперемешку с гнилой рыбой. Одна за другой у него стали возникать части тела: рука, колено, живот, плечо — и каждая болела, ныла и токала по-своему. Голова — лучше бы не появлялась вовсе.

События, минувшие с момента выхода из Башни, пролетели скопом рваных картинок. Вокруг пульсировала шершавая тьма. Из глубин небытия Рэя беспощадно выносило на берега реальности.

Холод пробирал и понятно почему: герой лежал абсолютно гол. Правая Башня снабдила комплектом одежд, однако воры не оставили даже ниточки. Удивительно, но под ладонью каким-то образом очутилась та самая тетрадь, полученная в Башне. Подняв руку, он ощупал толстую, крошащуюся корку выше затылка. Левый глаз распух так, что почти не открывался, рот оказался заклеен вязкой, соленой слизью. Кто-то усердный еще и заковал его руки в деревянные колодки — можно подумать, он смог бы куда-то сбежать.

Густая кровь медленно била в виски. Горизонт пошатывался, но нет, не из-за самочувствия. Комната действительно давала крен