– Как это все странно, мама, – идти на пир к короналю, сидеть рядом с ним, сопровождать его в великом паломничестве, поселиться на Замковой горе…

– Да, это очень странно, – тихо ответила Эльсинома.

Они встали в ряд – Эльсинома, Эйлимур, младшая сестренка Мараун, и посерьезневший Хиссун поцеловал их, пожал руки, а когда они попытались обнять его, отстранился, чтобы не помять одежду. Мать и сестры глядели на него, как на самого короналя, а то и вовсе какое-то богоподобное существо, как будто он не принадлежал к их семье, а спустился этим вечером с небес, чтобы немного пройтись по их мрачным комнатам. И на мгновение ему самому показалось, будто он не провел все восемнадцать лет своей жизни в тесной и темной квартире на первом уровне Лабиринта, но всегда был и есть Хиссун с Замковой горы, посвященный в рыцари, постоянный гость королевского двора и знаток всех его удовольствий.

«Глупость. Безумие. Всегда помни, кто ты такой, – сказал он себе, – и откуда ты родом».

Но и не думать о произошедших в их жизни переменах трудно, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу. Столько перемен! Когда-то они с матерью добывали пропитание на улицах Лабиринта: она выпрашивала милостыню у проходящих мимо господ, он бегал за туристами и настойчиво предлагал за небольшую сумму – полреала, редко больше, – стать их проводником по красотам и чудесам подземного города. И теперь он – юный протеже короналя, а мама благодаря его новым связям распоряжается винами в кафе на Дворе Шаров. И все из-за его удачи, необычного и непостижимого везения.

Или дело не только в везении? Когда ему было всего десять лет от роду, он предложил свои услуги проводника высокому светловолосому человеку, и кто бы мог подумать, что тот человек оказался не кем иным, как лордом Валентином – свергнутым, изгнанным и ищущим в Лабиринте поддержки понтифика, чтобы вернуть престол.

Но и то, что это был лорд Валентин, еще ничего не значило. Хиссун часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся лорду Валентину, что тот, вернув себе корону, вспомнил его, нашел, забрал с улицы, дал работу в Доме Записей и вот теперь призывает его в святая святых государственного управления. Возможно, дело в его бесцеремонности, колкостях, в его независимом поведении и полном отсутствии благоговения перед короналями и понтификами, в самостоятельности, проявлявшейся даже в десять лет. Должно быть, это впечатлило лорда Валентина. А все эти рыцари с Замковой горы, подумал Хиссун, такие вежливые, воспитанные. Наверное, я казался короналю чужаком почище какого-нибудь гэйрога. И ведь в Лабиринте полно таких мальчишек, и любой из них мог ухватиться за рукав короналя вместо меня. Повезло. Повезло.

Он вышел на небольшую пыльную площадь перед домом. Перед ним лежали узкие кривые улочки Двора Гуаделума – района, в котором он прожил всю свою жизнь. Над головой возвышались кривобокие здания, пришедшие в ветхость за тысячу лет и составлявшие границу его мира. Под резким белым светом, ярким до рези в глазах – таким светом, столь непохожим на тихое золотистое с зеленью сияние солнца, лучи которого никогда не проникали сюда, освещался весь этот уровень Лабиринта, – выщербленные серые камни старых домов прямо кричали о страшной усталости и изношенности. Хиссун подумал, что раньше не замечал, как же тут мрачно и убого.

На площади было полно народу. Не многим жителям Двора Гуаделума хотелось коротать вечера в темных квартирах, поэтому народ собирался на улицах на своего рода променад – просто бесцельно послоняться. Пока Хиссун в своих блистающих одеждах пробирался сквозь толпу, ему казалось, что все, кого он когда-либо знал, вышли сегодня на улицу, чтобы похихикать над ним, поглазеть на него, кто хмуро, а кто и сердито. Он увидел Ванимуна, который родился с ним в один и тот же день и час и был ему почти как брат, и младшую сестру Ванимуна, уже подросшую, стройную с миндалевидными глазами, и Хойлана, и его трех здоровенных братьев, и Никкилона, и невысокого косого Гизнета, и врууна с глазами-бусинками, продающего засахаренные корни гумбы, и Конфалюма-карманника, тезку древнего понтифика, и старых сестер-гэйрогов, которых все, кроме Хиссуна, за глаза звали метаморфами, и еще кого-то, и еще, и еще… И все уставились на него, словно спрашивая: «Куда же ты, Хиссун, такой красивый собрался?»

Он с трудом пробирался сквозь толпу, отчаянно сознавая, что банкет вот-вот начнется, а ему еще так далеко идти. И все, кого он когда-либо знал, глазели и не давали пройти.

Первым его окликнул Ванимун:

– Хиссун, ты куда? На маскарад?

– Нет, он на Остров собрался, с Повелительницей в спички играть!

– Нет, он будет охотиться на морских драконов с понтификом!

– Дайте пройти, – спокойно сказал Хиссун, видя, что вокруг него собирается толпа.

– Дайте пройти! – весело подхватили вокруг, но никто не двинулся с места. – Дайте ему пройти!

– Хиссун, ты где взял такой чудной прикид? – спросил Гизнет.

– Поносить взял, – сказал Хойлан.

– Украл то есть, – добавил кто-то из его братьев.

– Небось раздел пьяного рыцаря где-нибудь в переулке!

– Пустите, – сказал Хиссун, которому все труднее было оставаться спокойным. – У меня важное дело.

– Важное дело! У него важное дело!

– У него встреча с понтификом!

– Понтифик сделает Хиссуна герцогом!

– Герцог Хиссун! Принц Хиссун!

– А чего сразу не лорд Хиссун?

– Лорд Хиссун! Лорд Хиссун!

В их голосах звучала угроза. Десять или двенадцать человек обступили его плотным кольцом. Ими двигали обида и зависть. Его яркий костюм, цепь на плече, эмблема, башмаки, плащ – все это было для них чересчур, слишком уж бесцеремонно подчеркивало разверзшуюся между ним и соседями пропасть. Вот уже они дергают его за тунику и за цепь. Хиссун был близок к панике. Пытаться говорить с ними было глупо, драться – еще более глупо, а уж надеяться на патруль имперских прокторов в таком захудалом районе – и вовсе безнадежно. Он был один-одинешенек.

Стоявший ближе всех Ванимун попытался толкнуть Хиссуна в плечо. Тот отпрянул, но Ванимун успел оставить след грязных пальцев на его бледно-зеленом плаще. Внезапно его захлестнула бешеная ярость.

– Только тронь меня еще раз! – закричал он, делая в сторону Ванимуна знак морского дракона. – Не смейте ко мне прикасаться!

С издевательским смехом Ванимун снова протянул руку, но Хиссун поймал его за запястье и сжал из всей силы.

– Эй, пусти! – прокряхтел Ванимун.

Вместо этого Хиссун дернул руку Ванимуна вверх и назад, развернув его спиной к себе. Маленький и щуплый Хиссун никогда не был силен в драке, он больше полагался на скорость и находчивость, но ярость придала ему силы. Сейчас он весь кипел и готов был убивать. Низким, дрожащим от напряжения голосом он произнес:

– Ванимун, если понадобится, я тебе и руку сломаю. Не смейте ко мне прикасаться!