— Ну, слава Богу, что нет между нами никаких обид, — про­шептала Зоя, устало опустившись на лежанку в углу. — Спаси­бо тебе за все.

— Отдыхай, а завтра с утра подумаем о твоем будущем.

Когда Марина вышла из пристройки, ей показалось, что между деревьями в глубине сада мелькнула темная фигура в плаще с капюшоном. «Еще один монах?» — с досадой поду­мала молодая женщина, но, присмотревшись, поняла, что ее взор могли обмануть подвижные тени от деревьев, которые в свете закатных лучей были особенно темными и резкими.

На мгновение она опять ощутила смутную тревогу, которая, впрочем, быстро сменилась грустными размышлениями о судь­бе Зои. Марина даже мысленно укорила себя за то, что копается в своих собственных беспричинных тревогах, в то время как ее давнишняя подружка так несчастна и нуждается в помощи.

Обойдя вокруг дома, она подозвала к себе верного слугу Эн­рико и велела ему на всякий случай осмотреть сад и ближай­шую рощу — не затаились ли там какие-нибудь подозритель­ные люди. Также сообщила, что в доме остановилась гостья, о которой никому постороннему не следует знать. Энрико от­вечал за охрану имения, и под его началом находилось не­сколько бывших генуэзских солдат, выполнявших в Подере ди Романо роль сторожей и телохранителей.

Поговорив с Энрико, Марина уже собиралась идти в дом, но тут вернулся Гермий, управитель имения, который ездил осма­тривать пастбища и виноградники. Обычно Гермий доклады­вал обо всех делах Донато, но в отсутствие мужа Марина сама расспросила управителя, все ли спокойно в деревнях и на окрестных дорогах. Степенный Гермий, в отличие от быстрого Энрико, говорил неторопливо, обстоятельно и порой казался Марине немного нудным, но для роли управителя очень подхо­дил. Готолан[7]по происхождению, Гермий был грамотным человеком и, рано оставшись сиротой, жил при монастыре, где научился письму, счету и ведению хозяйства. Лихолетье татар­ских набегов и распрей лишило его пристанища и крыши над головой, заставило скитаться, но в конце концов деловая сме­калка помогла ему устроиться в жизни, и он вел сначала мелкие торговые дела, потом служил в имении сугдейского купца, а по­сле перешел к Донато, быстро оценившего способности и акку­ратность нового управителя. Римлянин знал, что любое пору­чение, данное Гермию, будет исполнено точно и в срок. Ради этих его качеств Донато порой закрывал глаза на излишнюю жесткость Гермия в обращении с работниками.

Убедившись, что все слуги на месте и за порядок в имении нечего опасаться, Марина могла со спокойной душой отпра­виться на ночлег.

Вечерний сумрак постепенно окутывал землю, и в доме слу­жанка-татарка уже зажигала светильники. Войдя в комнату к детям, Марина вместе с Агафьей принялась укладывать Примаверу и Романа в постели, но малыши, разгулявшись вече­ром, капризничали и долго не засыпали.

— Ничего, завтра у них уже появится новая няня, она помо­жет справиться с этими сорванцами, — сообщила Марина.

— Новая? Это та нищенка, которую ты оставила на ночлег? Знаешь, госпожа, она мне показалась странной...

— Агафья, запомни: она не нищенка, а моя давняя подруга, девушка из уважаемой кафинской семьи. Просто сейчас она попала в затруднительное положение и должна скрываться от лихих людей. Я дала ей пристанище в своем доме, а она обе­щала отплатить мне верной службой,

— Хорошо, если так, — вздохнула Агафья. — Пусть помо­жет, лишь бы не мешала.

Пользуясь особым расположением хозяйки, Агафья иногда позволяла себе высказываться с грубоватой прямотой.

Дети наконец уснули, и, поцеловав их на ночь, Марина оста­вила с ними Агафью, а сама отправилась ночевать в соседнюю комнату. Это была их с Донато супружеская спальня, которая сейчас, в отсутствие мужа, показалась Марине темной и оди­нокой. Молодая женщина мысленно упрекнула себя за ноч­ные страхи, словно вернувшиеся из детства, и, поставив на прикроватный столик свечу, подошла к окну. Небо еще не со­всем потемнело, даже просматривались вдали очертания гор. Имение Подере ди Романо располагалось в получасе ходьбы от моря, и днем из окна дома открывался красивый вид на при­брежную долину.

Марина вспомнила тот уже далекий вечер, когда они с До­нато, убедившись, что древнее сокровище действительно су­ществует, возвращались в Кафу и заночевали в этом доме, тог­да еще пустом и недостроенном. Здесь была их первая ночь любви, любви в то время грешной и запретной, — ведь они не могли стать супругами, потому что в Италии у Донато оставалась жена, с которой его обвенчали обманом и от которой он сбежал наутро после венчания.

Приоткрыв окно, Марина подставила лицо прохладному ве­чернему ветерку. Воспоминания наплывали на нее то легкими облачками, то мрачными тучами. Здесь, в этом доме, в этом поместье, когда оно уже стало собственностью Донато, она жи­ла как хозяйка и как невенчанная жена любимого мужчины, не думая о кривотолках, которые могли запятнать ее доброе имя. Здесь Марина почувствовала, что ждет их с Донато пер­венца. Но именно в тот день, когда она собиралась сообщить любимому эту весть, в дом явилась нежданная гостья. Эта жен­щина приехала издалека, из самой Генуи, чтобы вернуть себе мужа и отомстить сопернице. Чечилия Одерико и ее брат Уберто попытались хитростью, а потом и силой увезти Марину с со­бой, чтобы продать в унизительное рабство. Им не удалось это сделать лишь благодаря тому, что вовремя вернулся Донато, но все же Чечилия, даже падая в пропасть, успела нанести со­пернице почти смертельный удар. Вряд ли Марине удалось бы выжить, если бы не помог знахарь и горный чародей Симоне. Но и Донато расплатился за помощь Симоне, рискуя жизнью.

А после всех испытаний, после возвращения Донато из да­лекого опасного пути, после того, как они наконец обвенча­лись, поместье Подере ди Романо стало их счастливой гаванью, которая с каждым годом хорошела. Здесь родились Примавера и Роман, здесь Марина собиралась родить и третьего ребенка. А ведь раньше, в пору легкомысленной юности, она думала, что никогда не променяет шумную пеструю Кафу на какое-ни­будь тихое загородное поместье.

Теперь же Марина ездила в Кафу лишь затем, чтобы наве­стить свою мать и младшего брата, да еще на городские торги и праздники, а Донато бывал в городе несколько чаще, выпол­няя обязанности советника консула.

Подумав о Кафе, Марина тут же вспомнила последний го­родской праздник, после которого произошла их первая с До­нато серьезная ссора. Молодая женщина и раньше по некото­рым признакам предполагала, что ее муж ревнив, но три месяца назад убедилась в этом слишком чувствительно.

Случилось так, что во время праздничного гуляния Донато отвлекся на разговор со знакомым купцом из Генуи, а Мари­ну в этот момент пригласил танцевать Константин и во время танца принялся нашептывать ей на ухо какие-то любезности, от которых она со смехом отмахивалась, не слушая. И вдруг смех ее резко оборвался, потому что она увидела перед собой горящие гневом глаза Донато. Он схватил Марину за руку и, оттолкнув от нее Константина, глухим от сдерживаемой яро­сти голосом произнес: