Мары ложится на мою щеку, другая на печать Ворона на моей груди. Лицо богини так близко, что, когда она говорит, то почти касается своими губами моих:

-- Когда проснешься там, проверь карманы. Я оставлю вещь, которая поможет найти мою младшенькую, Беду.

Я нетерпеливо киваю и хватаю богиню за талию.

-- Договор?

Мара улыбается. Я завороженно наблюдаю, как ее изящные черные губы по слогам произносят заветное слово...

-- За-лог.

До меня доходит слишком поздно. Чтобы развернуть домен, сильнейшее заклинание из арсенала любого чернокнижника, нужно призвать гримуар. А для призыва гримуара требуется доля мгновения.

К несчастью, Богиня Смерти и Тьмы оказывается быстрее.

Черные когти вонзаются в мою грудь. Наплевав на боль, я пытаюсь схватить Мару, но она делает один шаг назад -- и размазывается тенью.

Богиня вновь появляется уже в четырех метрах впереди. Ее тонкие женские руки без труда удерживают полутораметровый исиння-черный фолиант, закованный в толстые цепи.

Мара восхищенно вздыхает:

-- Так вот он какой, Проклятый гримуар Ворона...

Внутри разрастается пугающее чувство пустоты. Я хватаюсь за грудь, хотя знаю, что тело не ранено. Ведь мой гримуар цел. Пока...

Я впиваюсь глазами в ухмыляющуюся богиню и рычу:

-- Верни!

Мое тело расщепляется на десяток воронов, которые с пронзительным карканьем бросаются на Мару.

Богиня Смерти вскидывает руку и кричит:

-- Договор!

Я замираю на полпути к цели. Мое сердце тоже.

Тело сковывает холод. Мне не нужно смотреть, я буквально ощущаю, как мои конечности тлеют и осыпются прахом. Горделивая фигура Мары расплывается, зрение заволакивает туман.

До меня доносится ее бархатный голос:

-- Верни их мне, Кроули, или умрешь. Навсегда...

Ноги окончательно рассыпаются в прах, и я падаю на спину. Но вместо столкновения с сырой тухлой землей я обнаруживаю себя уже лежащим на чем-то более твердом.

Тело ощущается как обычно, разве что зрение еще не вернулось. Так что я без задней мысли пытаюсь сесть, и мой лоб врезается в потолок.

-- Vae! -- вырывается у меня, и я, откинувшись обратно, замираю.

Что я только что произнес? На каком это языке?

Нет, куда важнее узнать, вороны побери, где я!

Осторожно поднимаю руки и почти сразу нащупываю мягкий бархат. Но, судя по звуку столкновения с моим черепом, за обивкой скрывается твердая порода дерева. Почти наверняка -- дуб.

Едва вытягиваю руки в стороны и, ожидаемо, упираюсь все в тот бархат, за которым деревянные стены. Значит, не успел я выбраться из одной тюрьмы, как сразу попал в другую.

Впрочем, не назвал бы обитый бархатом гроб тюрьмой.

За девять веков веселой жизни чернокнижником меня сжигали, топили, вешали, четвертовали, обескровливали... но чтобы похоронить? Не в яме с ядовитыми змеями и пауками, а, по-человечески, в обычном гробу?

Это так... мило!

Приходится даже смахнуть непрошенную слезу и дать затрещину своей меланхоличной душонке. Жест я оценил, но вечно прозябать под землей не собираюсь. Поэтому я призываю гримуар.

И какова же моя радость, когда я обнаруживаю, что вместо сосущей пустоты у меня под сердцем томится нечто холодное, вязкое и склизкое!

Ну, а кто обещал, что божественный гримуар будет согревать, как распутная девица твою постель?

И да, поскольку Мара взяла мой гримуар Ворона в заложники, но на условия договора все-таки согласилась, я ожидаю увидеть именно ее собственную книгу заклинаний.

Меня буквально раздирает любопытство: какой он? Больше, чем у меня? Источает ли неизмеримую божественную силу? Какие тайны и мистерии Смерти хранит в себе?

Я уже предвкушаю шокирующие ответы, однако...

Вместо тяжелого фолианта или хотя бы книжки в твердом переплете в мою руку ложится тонкий легкий прямоугольный кирпич. Гладкий и холодный, как мрамор, размером с ладонь.

Я верчу его и ощупываю со всех сторон, но так и не нахожу ни корешка, ни самих страниц.

-- Мара, canis lupa (собачья любовница)! -- рычу я от бессилия и отбрасываю бесполезную игрушку.

Неужели она смогла как-то обойти условия договора с чернокнижником? Но это невозможно! За почти десять веков я не слышал, чтобы у кого-нибудь это получилось!

С другой стороны, я не слышал и о случаях, чтобы договор с чернокнижником заключали боги...

Дышать становится все труднее, воздух тяжелеет. Я пытаюсь успокоиться и раскинуть мозгами.

Все оказывается не так уж и плохо: пока цел мой гримуар, я не умру. Пусть без него мои возможности, как чернокнижника, и сильно ограничены. Примерно так же, как и воздух в деревянном ящике длинной в два метра, высотой в полметра и шириной в шестьдесят сантиметров.

Теперь почему-то традиция запирать умерших в ящики и закапывать их под землей, чтобы они точно не смогли выбраться наружу, больше не кажется такой уж милой...

***

Воткнуть, подкопать, выбросить.

-- Три человека на сундук мертвеца! Йо-хо-хо, и бутылка...

Воткнуть, подкопать, выбросить.

-- Завались, Рябой! Причем здесь вообще пиратская песня?

Воткнуть, подкопать, выбросить.

-- Ну как же, Зуб? Это же аристократишка! Я слышал, они часто закапывают вместе с трупом его брюлики, колечки, цепочки. Типа носить или продать их считается у дворян плохим тоном. Вот что это, если не клад?

Воткнуть, подкопать, выбросить.

-- Это расхищение могил, кретин, и карается царским законом! Так что выключай шарманку и копай молча. Не хватало еще, чтобы сторожила приперся...

Воткнуть, подкопать, выбросить.

-- Если придет, мы ему еще бутылку дадим! Ты меня за дурака не держи, я все продумал!

Воткнуть, подкопать...

Холодок, пробежавший по спине, заставляет младшего и самого молчаливого из банды разогнуть спину.

Они углубились от силы на метр, но массивная могильная плита с фотопортретом нависает скалой, только и ждущей удобного момента, чтобы обрушиться и похоронить под собой преступников.

Улыбка длинноволосого юноши на надгробном фото кажется печальной, но в то же время хитрой. Словно он унес с собой в могилу важный секрет.

Эта улыбка и вытесанная на камне фамилия при каждом взгляде на них лишь укрепляют у младшего плохое предчувствие.

Г. И. Гоголь

2005-2023 гг.

Любимый друг, брат, сын

И чуть ниже напутственные слова усопшего или, возможно, его любимая фраза: