Из-за всех плетней и заборов высунулись усатые физиономии «дядьков» и загорелые широкие лица «жинок».

— Дывись, дывись, — говорили они, — исправник приехав! Ух! Що-то буде?

И с жадностью глядели они все на зеленые ворота, ожидая чего-то необычайного.

Однако через полчаса исправник вышел, как ни в чем не бывало, сел и поехал, поднимая клубы черной пыли, ткнув плеткой в морду забрехавшую было собаку.

— Уехав! — разочарованно сказали дядьки. — Вин яке дило. Ну-ну.

Однако через час уже все каким-то неведомым образом узнали, что исправник приезжал к Сутулову сообщить удивительную новость. На выигрышный билет Сутулова, находившийся в Кременчугском банке, пал выигрыш в двести тысяч рублей.

Исправник находился в банке как-раз, когда собирались посылать Сутулову об этом извещение. Он вызвался сам свезти это извещение, дабы первому сообщить счастливцу о необычайном подарке судьбы.

К его разочарованию однако, Иван Дмитриевич отнесся к этой новости с каким-то странным равнодушием.

— Так, — сказал он и, усмехнувшись, добавил, — экое счастье прет.

— Подумайте, — воскликнул исправник, — какие это огромные деньги! Вы теперь у нас в губернии один из богатейших людей. Можете себе Иваньковскую экономию купить, либо Даниловские мельницы. И не сомневаюсь, что эта неожиданная удача поможет вам перенести горе, обрушившееся на вас всею своею тяжестью.

Сутулов как-то исподлобья поглядел на исправника и, повторяем, не выразил особой радости.

Исправник уехал рассказывать знакомым, а Иван Дмитриевич в тот же день с вечерним поездом поехал в Кременчуг.

— Ага, — говорили все, — знать, верно, двести тысяч на дороге не валяются.

В этот вечер во всех белых тютюнских домишках шли разговоры о силе и значении денег и обсуждался вопрос, как распорядится ими Сутулов. Предположения делали всевозможные. Кто-то уверял даже, что Иван Дмитриевич все пожертвует на войну, чтоб насолить немцам, убившим его сына. Но никто, тем не менее, не предугадал того, что на самом деле затеял новый тютюнский богач.

Архиерей, встретив Сутулова в Кременчуге на вокзале, сказал:

— Благ господь. Одною рукою отнимает, а другою одаряет. Смотри, Иван Дмитриевич, на храм пожертвуй. Крышу новую всю.

Сутулов и на это странновато усмехнулся.

— Деньги, чай, в бумаги обратил? Ренту, что ли, приобрел?

— Ренту.

— Правильно! Сейчас государство в деньгах особливо нуждается. А это у тебя что в мешке?

— Так… чай да кофе.

— Запасся… Правильно.

К удивлению тютюнцев, у Сутулова в лице не произошло по приезде из города никаких особенных изменений. А они все думали, что человек, выигравший столько денег, непременно должен был преобразиться.

— Чудаки, — говорил иной порассудительней, — что ж, у него сияние, что ли, вокруг головы должно воссиять.

— Не сияние, а вообще… Ну, в глазах что-нибудь! У богатых взгляд всегда как-то тяжелее!..

— И у него тяжелый!

— Так у него всегда такой был!

Одним словом, были все разочарованы.

Жалели, что не случился выигрыш тогда, когда живы были и Марья Петровна и сыновья. Тогда Сутулов был веселый и, наверное, закатил бы угощенье на весь город.

И вот ночью, когда заснул город и только бесчисленные псы лаяли по дворам и подвывали на луну, вдруг вспыхнуло над Тютюном багровое страшное зарево.

Гулко застонал на колокольне собора набатный колокол.

— Пожар! Пожар! Ратуйте! Сутуловский дом горит!

И все, наспех одеваясь, бежали на Михайловскую и дрались из-за местечка на сутуловском заборе.

Сам хозяин дома преспокойно стоял на дворе и, озаренный красным пламенем, созерцал работу огня.

В руках держал он большой мешок.

Прискакал исправник; пожарные, как всегда, замешкались где-то.

Соседним дворам не угрожало, ибо дом стоял среди сада, пора была не сухая, и ветра не было.

Когда исправник начал было распоряжаться насчет воды, Сутулов гаркнул вдруг:

— Не тронь! Мой дом! Я построил, я и спалю!

Все замерли сразу. Исправник остолбенел.

— А это вот!.. — продолжал Сутулов. — Деньги эти самые… Чтоб их!

И с яростью принялся вытаскивать из мешка сторублевые и тысячные пачки и швырять их в огонь.

— Стой! Что ты!

— Не тронь! Мои деньги!

Исправник да и все громко ахнули.

— Иван Дмитриевич, людям лучше отдай…

— Доставай, коль охота есть… лезь в огонь.

А пламя, шипя и свистя, мгновенно пожирало пачки, и все только вскрикивали всякий раз, словно сердце им обжигало вместе с деньгами.

— Все, сколько у меня были, все сожгу! — орал Сутулов, безумно поводя глазами. — А, думаешь от меня деньгами откупиться? Жену-то с детьми куда дел?.. А?

Иван Дмитриевич орал бессмысленно, ни к кому не обращаясь, и все (даже исправник) отступили от него подальше, ибо решили, что он несомненно сошел с ума.

Потом, опомнившись, исправник мигнул двум — трем парням поздоровее, и те бросились на Сутулова, но тот, будучи страшно силен, да еще в припадке сумасшедшей ярости, расшвырял их так, что они только крякнули.

А мешок между тем опустел к ужасу всех собравшихся горожан.

С грохотом рухнула крыша и высоко огненным роем взлетели искры.

— Где же ты теперь жить-то будешь, дурень? — не удержался исправник.

И Иван Дмитриевич, к удивлению всех, совершенно спокойно ответил:

— Где буду, там и буду.

И ушел куда-то в мрак.

А утром узнали, что поселился он в шалаше на Камышовом острове, где иногда ночевали охотники.

— Морозы наступят, небось, пожмется! — с злобой говорили тютюнцы. — Экий ведь. Ну роздал бы нам свое добро. Нет — погубил. Ну, и живи теперь нищий! И пропадай!

Больше всего смущен был исправник.

Он полагал, что жить на острове, где до сих пор никто не жил, есть непорядок. В особенности после такого удивительного происшествия.

Об этом деле довели даже до сведения губернатора, но ничего не могли решить и, кроме того, выяснилось, что Сутулову все равно не жить, ибо, повидимому, со злости и из упрямства обрек он себя на голодную смерть.

Опять-таки и это беспокоило исправника. Можно ли эдак просто допустить, чтобы человек уморил себя голодом, да еще, так сказать, на глазах у всего города. Не следует ли все-таки засадить этого самого Сутулова в сумасшедший дом. И вот, когда уже власти совсем порешили так и распорядиться с островитянином, случилось новое неожиданное происшествие, давшее всему делу иное направление.

На рассвете привел жандарм в тютюнское полицейское управление мальчишку, которого немедленно с ужасом узнал даже сонный дежурный полицейский чин.

То был утонувший Ванько́.

Оказалось, что мальчик и не думал тонуть, а удрал на войну, дабы отомстить немцам за смерть брата и вообще повоевать. Был он нраву всегда взбалмошного. Чтоб осуществить свой план, он симулировал смерть в реке и бежал с небольшим количеством скопленных денег. Задержали