Потом почти все время, пятнадцать из семнадцати лет, я прожил в Англии, но европейского континента почти не видел. Четырехдневное посещение Копенгагена, три поездки в Брюссель, галоп по Нидерландам — вот и все, что я могу вспомнить. Настало время исправить это вопиющее положение.

Я решил сначала отправиться на самую северную точку европейского материка, а оттуда проделать путь до Стамбула, посещая по дороге все страны, в которых бывали мы с Кацем. Путешествие должно было начаться весной, но перед Рождеством я позвонил в самый северный в мире университет Тромсё, где находилась лаборатория по изучению северного сияния, чтобы узнать, в какое время больше шансов увидеть это великолепное световое шоу. Связь была ужасной, я с трудом разобрал слова профессора, — он как будто разговаривал из самого центра ревущей снежной бури, — что приехать лучше всего сейчас, прежде чем солнце снова появится в конце января. Он добавил, что нынешний год в связи с высокой солнечной активностью исключительно хорош для наблюдения за северным сиянием. Требовалось, правда, чистое небо, чего в северной Норвегии никто гарантировать не мог.

— Вы должны приехать хотя бы на месяц, — прокричал он мне.

— На месяц? — переспросил я, внезапно ощутив беспокойство.

— Как минимум.

Провести целый месяц в самом холодном, самом темном, самом ветреном, самом отдаленном месте Европы. Все, кому я рассказывал о своем намерении, считали меня сумасшедшим. И вот теперь я трясся в автобусе, полный решимости во что бы то ни стало добраться до Хаммерфеста.

Вскоре после отъезда из Осло я с огорчением обнаружил, что в автобусе никто не курит. Никаких табличек с надписью «Не курить» не было, но я не собирался прикуривать первым, чтобы потом все кудахтали по-норвежски в мой адрес. Сдерживало меня и то, что человек в кресле через проход от меня был явным курильщиком, как и любитель комиксов, сидящий передо мной. Я сверился с буклетом «Экспресс 2000», приложенным к каждому креслу, и с ужасом прочел слова: «Tilsammen 2, 000 km nonstop i 30 timer».

Я не знаю ни слова по-норвежски, но это не требовало перевода. Две тысячи километров! Без остановки! Тридцать часов без сигарет! Внезапно я опять остро ощутил ужас своего положения. Шея болела, левая нога поджаривалась как бекон на сковородке, голова молодого любителя комиксов, откинувшего спинку до упора, расположилась прямо у моей ширинки, чего раньше с мужчинами я не допускал. У меня было меньше жизненного пространства, чем если бы я отправил сам себя в Хаммерфест посылкой. А теперь еще выяснилось, что я должен проехать тридцать часов без никотина. Это уж чересчур!

К счастью, все оказалось не так страшно. На шведской границе, примерно через два часа езды автобус остановился на таможенном посту среди леса и, пока водитель ходил в контору с документами, я, стоя по колено в снегу, успел выкурить горсть сигарет. Кто его знает, когда еще представится случай? Вернувшись в автобус и успев дважды наступить на ногу леди — ветерану арктических экспедиций, чем заслужил ее вечную ненависть, я еще раз просмотрел листовку «Экспресс 2000» и с облегчением обнаружил, что на маршруте предусмотрены три остановки.

Первая произошла вечером в Скеллефтее, Швеция, в маленьком придорожном кафетерии. Это было странное место. На стене в начале раздачи висело этакое электронное меню, где каждое блюдо снабжалось кнопкой, нажав на которую посетители давали кухне команду готовить заказанное. Потом следовало просунуть пустой поднос на раздачу, выбрать напиток и ждать вместе с кассиром минут двадцать, пока подадут еду. Не самый эффективный способ организации работы кафетерия, не так ли? Поскольку я стоял последним, а очередь почти не двигалась, я вышел покурить. По возвращении обнаружилось, что очередь стоит, как стояла. Я все же взял поднос и стал изучать меню. Что означают названия, было для меня загадкой, и я вдруг подумал, что могу заказать ненароком что-то из печени, которую патологически не выношу. В этой связи я решил ничего не заказывать, хотя был соблазн нажать все кнопки подряд и посмотреть, что из этого выйдет.

Вместо этого я взял бутылку пепси и маленькую булочку, но кассирша вдруг сообщила мне, что норвежские деньги здесь не принимаются. Это меня удивило, поскольку я всегда считал, что все северные народы — братья и у них свободное хождение валюты, как между Бельгией и Люксембургом. Под бдительным взглядом кассирши я отдал обратно булочку и пепси, ограничившись стаканом бесплатной ледяной воды. Порывшись в кармане куртки, я обнаружил бисквит, завалявшийся со времени перелета из Англии, и подкрепился им.

Когда мы вернулись в автобус, насытившись бараньими котлетами с овощами и/или бисквитом с ледяной водой, водитель выключил свет, и у нас не оставалось другого выбора, кроме как постараться уснуть. Мне долго не удавалось устроиться поудобнее. Испробовав все возможности, я наконец пристроился на сиденье, задрав ноги выше головы. В такой позиции я заснул глубоким и на удивление спокойным сном. Правда, норвежские монеты из моих карманов вываливались одна за другой, и их, как я полагаю, немедленно подбирала маленькая старая леди, о коленках которой я проявил такую трогательную заботу. Так прошла ночь.

Нас разбудили рано утром на следующей стоянке, на этот раз в местечке Хрен-Знает-Где, Финляндия. На самом деле оно называлась Муонио и было самым безлюдным населенным пунктом из всех, что мне случалось видеть: посреди тундры стояла бензоколонка с пристройкой, где размещалось кафе.

Здесь нас ожидали две новости, хорошая и плохая. Норвежскую валюту в кафе принимали, но взять за нее что-нибудь съедобное было нечего. Шоферу с напарником дали большие тарелки с дымящейся яичницей, картошкой и беконом. Для пассажиров ничего похожего не приготовили. Я взял бутылку минеральной воды и ломтик черствого хлеба с прошлогодним сыром, за которые с меня стрясли целых двадцать пять крон. Позднее, когда водитель с напарником пили кофе, безуспешно пытаясь подавить сытную отрыжку, я и другие пассажиры бродили по магазинчику, в котором продавались ремни охлаждения радиатора и лопаты для уборки снега.

В семь тридцать мы снова отправились в путь. Остался всего-навсего один день, думал я, стараясь приободрить себя. Пейзаж был невыносимо скучным: миля за милей тянулась снежная пустыня с чахлыми березовыми рощицами. Вдоль дороги, а зачастую и на ней, паслись северные олени, слизывая разбросанную на льду соль. Мы проехали пару деревень, которые выглядели заброшенными и безжизненными. Окна в домах, похоже, отродясь не знали, что такое рождественские огни. Солнце, только что поднявшееся над низкими холмами, повисело в нерешительности и снова спряталось. Больше я его ни разу не видел за все три недели своей поездки на север.

Около пяти часов мы проехали через длинный, пустынный мост, связывающий материк с островом Квалёйа, на котором находится Хаммерфест. Мы достигли крайней северной точки, до которой можно добраться на общественном транспорте.

Хаммерфест невообразимо далек — в 1000 милях на север от Шетландских островов, в 800 милях от Фарер, в 150 милях севернее даже моего знакомого профессора, преподававшего в университете в Тромсё. Теперь я был ближе к Северному полюсу, чем к Лондону. Мысль об этом вдохновила меня, и я прижался носом к холодному стеклу.