свое место. На этом и закончилось мое первое общение с человеком, судьбе которого волей случая предстояло крепко сплестись с моей…

На третий день своей карьеры в Красноярске я был направлен на охрану ГРЗ. О встрече на КПП я, естественно, позабыл — дел и так было невпроворот. Пока привыкал к местности и изучал свои обязанности, не было времени даже на воспоминания. Потекла рутина службы. День за днем — день отдыха, день на караул.

Стало душно, и я пошире открыл форточку. Свежий морозный воздух ворвался в комнату вместе с несколькими заблудшими снежинками.

… Так прошел месяц, утомительно — успокаивающий в однообразии работы. В один из дней я был назначен начальником первого караула, охраняющего вход в промышленную зону и части периметра ГРЗ. Первый караул охраняли две роты (девятая и десятая) посменно, то есть, сутки — одна, сутки — другая. В карауле было три смены, и каждая смена отстаивала по четыре часа два раза, выполняя «боевой приказ в мирных условиях», как официально называлось несение караула. Я сидел внутри караульного помещения между дежурным оператором и «тревожной группой». На смену караула ходили сержанты с солдатами. В мои обязанности входило распределять караульных по постам, а сержантский состав должен был время от времени контролировать несение службы рядовыми. В это время я сидел с «тревожной группой» на случай срабатывания сигнализации.

Существовало два варианта срабатывания сигнализации: когда колючие проволоки периметра касались друг друга или если была нажата «тревожная кнопка», находившаяся на КПП. На каждом посту по всему периметру имелись розетки, и часовой был обязан через каждые 15–20 минут подключаться находившейся в его распоряжении трубкой к одной из них и докладывать обстановку начальнику своего караула, то есть мне.

Было около четырех часов дня, когда из кабины оператора послышался зуммер, и тревожно замигала красная лампочка.

— Стрельба на шестом посту! — крикнул оператор, не оборачиваясь к нам.

— Тревожная группа в ружье! — тут же крикнул я. — Шестой пост! …

И пока сержант с рядовым, прихватив автоматы, бросились к шестому посту, я внимательно прислушивался к переговорам оператора с соседним, седьмым постом.

Вдруг оператор резко прервал переговоры и повернулся ко мне:

— Седьмой докладывает: выстрелы на шестом! …

Один выстрел — было ЧП! Но выстрелы!.. Я быстро забрал АК и побежал к КПП.

— Выстрелы! … Выстрелы! … На шестом очередь! … — увидев меня, закричал караульный.

— Да не ори! Знаю. … Пропускай на периметр! — в сердцах прикрикнул я на него и ринулся в проход из проволок по направлению к шестому посту.

Мне уже были видны сержант с рядовым тревожной группы, подбегающие к месту. Я нагонял их.

К шестому посту мы подбежали почти одновременно. Сержант замахал рукой, увидев что-то и давая тем самым понять рядовому, чтобы тот притормозил и не подходил близко. Одновременно он обернулся, как бы уступая мне дорогу. Я не видел, что находится впереди — мне мешала спина сержанта. Но когда он отошел, мне стал виден стоящий часовой, держащий в безвольно повисшей руке АК. Он был бледен и смотрел перед собой ничего не выражающим взглядом, с побелевшими белками глаз. Молодой стриженый пацан, так и не понявший, что он наделал и как испортил всю свою дальнейшую жизнь, смотрел на наше приближение, но ничего не менялось на его лице. Рядом с ним, точнее у его ног, лежало тело проверяющего сержанта. При виде нас часовой ровным, лишенным всяких интонаций, мальчишеским срывающимся голосом сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вот. … Это я — убил… Я…

Рядовой тревожной группы вдруг согнулся и начал блевать прямо перед собой. Побледневший сержант, схватил его за локоть и оттащил в сторонку.

Труп выглядел устрашающе. Вместо головы было сплошное месиво из костей и мозгов. Из изуродованного обрубка шеи тонкой слабеющей струйкой, пульсируя, сочилась кровь. Но самым нелепым, неестественным, почему-то выглядела обезображенная культя правой руки. По-видимому, сержант инстинктивно прикрыл лицо при выстрелах, и пулями ему снесло ладонь.

Часовой беззвучно стоял, не реагируя на нас, и смотрел остекленевшим взглядом на труп. Медленно я начал подходить к нему. Спокойным голосом, стараясь не накалять обстановку, я заговорил:

— Все хорошо, парень… Все нормально… Все хорошо… дай автомат… все нормально, дай автомат…

Я подошел к нему вплотную и, медленным движением забрав оружие, передал его сержанту. Как только автомат оказался у сержанта в руках, я резко рубанул часового под дых. Тот согнулся и присел на землю. Взгляд стал более осмысленным. И тут вдруг он обхватил руками голову и завыл. Удар, по-видимому, вернул его в реальность, и только сейчас он осознал, что наделал.

Одного солдата я приставил ко все еще воющему часовому. Приехала машина забрать труп. Стал накрапывать мелкий холодный дождь. Трое солдат уже подходили к бетонированной «тропе наряда» с ведрами воды набранной из Енисея, для того, чтобы смыть кровь с бетонки. Капли дождя стали крупнее, и по бетону медленно тягуче стали растекаться ярко алые ручейки. Труп уже забрали в машину, и «Газик» маскировочного цвета, натужно урча, отъехал от КПП. Успокоившийся часовой понуро брел в сопровождении охраны в сторону караула. Трое солдат уже почти смыли кровь с бетона, и спустя двадцать минут на шестом посту все снова было тихо. Енисей все так же равнодушно катил свои серо-стальные холодные воды под вечно пасмурным моросящим небом.

Солдата, убившего часового, судили. Точную причину его поступка я так и не узнал, да особенно этим и не интересовался. Говорили, что он прикончил сержанта, выпустив ему в голову длинную автоматную очередь, когда тот спал. Сержант был дембелем, и регулярно доводил салагу. Впрочем, такие взаимоотношения в армии встречаются сплошь да рядом, вот только финал их обычно бывает не таким кровавым…

На следующий день меня вызвали к начальству на доклад по этому случаю. Я, собираясь доложить о произошедшем ЧП, стоял перед командиром роты капитаном Стасовым в военной форме, внутренне готовый к очередной дежурной выволочке. Стасов слыл мужиком хоть и крутым, но справедливым. И единственное, что могло сделать его неуправляемым, — регулярные запои, которые тщательно покрывал его закадычный друг, дежурный заместитель коменданта объекта майор Лемешев. Кстати, это был тот самый майор, которого я встретил в свою первую, «экскурсионную» поездку у КПП и который, разоравшись, не дал нам с «фашистом» доиграть ту глупую мальчишескую игру с прикуриванием.

Плотная фигура Стасова и грубые черты его лица дополняли образ служаки, который потом, кровью и долгими годами тяжелой службы добивался того, что имел на сегодняшний день.

Капитаном Стасов стал по злой иронии