Пока она это обдумывала, по-прежнему держась за поручень влажной скользкой ладонью и чувствуя, что становится все жарче, поезд снова рванулся вперед. От этого движения, гораздо более сильного, люди вокруг одновременно качнулись, навалившись друг на друга, словно приливная волна, состоящая из человеческих тел. Ее нос ткнулся в чью-то твидовую спину, и она, борясь за глоток воздуха, изо всех сил боднула ее и застонала, когда еще одна ледяная струйка стекла вниз и отозвалась болью.

Может быть, именно этот ледяной шарик, скользнувший по коже, вызвал то, что произошло. Ужасная боль схватила ее за левое плечо, как будто железный коготь. Она выгнула спину и попыталась вытянуть шею, приподнять голову над мешаниной из плоти, волос и вони. Поезд тронулся, плавно двинувшись вперед, и тут стальные когти сомкнулись вокруг нее, как клешни монстра.

Они обхватили ее и потащили вниз, мимо плеч, рук, бедер, лодыжек, прямо к грязной стоптанной обуви. Поезд продолжал мерно приближаться к «Ченсери-лейн». Последнее, что она увидела, прежде чем сердце, с которым всегда было что-то не так, остановилось, был пакет с платьем, валявшийся между чьими-то брючинами.

Вагон был переполнен. Больше ни один пассажир не смог бы туда войти, даже если бы очень постарался. Тем не менее, когда она упала на пол и умерла, все расступились, отшатнулись, давая место, которое было так необходимо ей при жизни.

На «Ченсери-лейн» поезд был остановлен, и труп унесли. В вагоне остался лишь пакет, похоже, из магазина одежды. Он был из плотной бумаги, покрытой темно-синим глянцем, с изображением женщины в неопределенном национальном костюме. Работники метро побоялись его вскрывать и на всякий случай послали за саперами.

В итоге внутри было найдено свадебное платье. Там же находился и счет, на котором был указан адрес покупателя. Платье было отправлено по этому адресу и в конце концов вручено ее семье.

Смерть молодой женщины не попала в книгу Джарвиса Стрингера. Он собирал только самые яркие происшествия, наподобие первого погибшего «зацепера»[6]или абсурдной истории об излишне ретивых рабочих, которым при попытке вручную закрыть вентиляционные вороты снесло головы в туннеле, а также о жертвах пожаров. Впрочем, рапорт о расследовании дела и о дальнейших безуспешных попытках семьи выдвинуть обвинения против компании Лондонских Подземных Перевозок он прочитал внимательно. Если бы у них тогда что-то получилось, этому событию была бы уделена целая глава в разделе о несчастных случаях.

Позже брат погибшей сам попытался встретиться с Джарвисом, но тот в это время находился в России, а его книга была уже почти завершена. Он начал писать ее, еще когда жил с матерью в Уимблдоне, задолго до того, как переехал в так называемую «Школу».

В Лондоне находится старейший в мире метрополитен (так начиналась его книга). Он был основан в 1863 году в викторианском городе с его трущобами, газовыми фонарями, бесправием и бедностью. Семьсот пятьдесят тысяч живущих там людей ежедневно отправлялись на работу. Они шли пешком, приплывали на лодках, приезжали на омнибусах и на лошадях. Были и такие, которые вообще не могли устроиться на работу, поскольку жили слишком далеко.

Тогда один человек придумал дорогу, которая связывала бы все вокзалы, все сходящиеся в город пути. Звали его Чарльз Пирсон. Он родился в семье мебельщика, но сумел стать солиситером Муниципального Совета Лондона.

«Бедный человек, – писал Пирсон, – прочно привязан к своему дому. У него нет ни времени, чтобы добраться пешком до места, где можно получить хорошую работу, ни денег, чтобы туда доехать».

Сначала был разработан план постройки подземных галерей, освещенных газовыми фонарями и с вагонами на гужевой тяге. Этот проект был отклонен из-за опасения, что зловещие туннели могут превратиться в прибежище преступников. За двадцать лет до того, как его мечта была реализована, Пирсон придумал подземную железную дорогу, проходящую по просторным, хорошо освещенным и вентилируемым галереям.

Это был первый набросок проекта метрополитена.

Этот дом находился неподалеку от линии метро, и его всегда называли «Школой». Так звал его и Джарвис Стрингер, с тех самых пор, когда он был еще мальчуганом, слишком маленьким, чтобы что-то запомнить. В то время там действительно находилась школа. Скорее всего, так могла называть дом его мать, которая прежде в ней училась. Джарвису исполнилось всего пять лет, когда школа закрылась, а его дед покончил с собой.

Краснокирпичное викторианское здание было построено на улице Западного Хэмпстеда, идущей параллельно линиям Метрополитен и Юбилейная лондонской подземки. Этот большой, вполне неоготический, но с бельведером в итальянском стиле дом стоял в начале пути между станциями «Западный Хэмпстед» и «Финчли-роуд», там, где рельсы уходят с поверхности в галереи и ныряют под землю. Двор для такого большого дома был маловат, от соседей его отделяли лишь два ряда кустарника и полоска газона с деревьями у самого забора. За штакетником уже можно было видеть поезда, идущие на север – в Эмершам, Харроу и Стэнмор, или на юг, к центру Лондона. С той стороны постоянно доносился перестук колес. Тишина наступала только глубокой ночью.

Дед Джарвиса Стрингера Эрнест Джарвис купил этот дом в двадцатых годах. Железнодорожная ветка уже существовала там много лет, начиная с 1879 года, когда метрополитен дотянулся от Суисс-Коттедж до Западного Хэмпстеда. Эрнест был достаточно обеспечен, так как унаследовал часть состояния рода Джарвисов, и было не совсем понятно, почему он не открыл свою школу в какой-нибудь более приятной части северо-западного Лондона, например, поблизости от Форчун-Грин. Даже его дочь не понимала, почему он выбрал дом у самой железной дороги и зачем вообще устроил эту школу. Нельзя было сказать, чтобы он как-то особенно любил детей. Куда больше ему нравились поезда. Преподавательская квалификация четы сводилась к тому, что дедушка Джарвиса закончил Оксфорд, где прочитал всех «Великих Классиков», а бабушка поступила на учительские курсы в Колледж Голдсмит, так, впрочем, и не доучившись там. Тем не менее эти обстоятельства позволили им открыть частную школу.

Как ни странно, затея удалась. Родители охотно отправляли дочерей в учебное заведение, получившее название «Школа Кембридж», в течение долгих тридцати лет наряжая их в форму светло-коричневого и нежно-голубого цветов, придуманную самой Элизабет Джарвис. Возможно, причины успеха крылись в гениально выбранном названии школы и в не менее гениальной идее использовать в блейзерах и лентах шляпок голубой цвет, который напоминал цвета знаменитого университета. Естественно, никто никогда официально не утверждал, что между школой для девочек, размещавшейся у железной дороги, и Кембриджским университетом есть какая-то связь, но подтекст был очевиден. Название и бледно-голубой цвет придавали школе определенное очарование. Не слишком высокая престижность заведения искупалась низкой платой за обучение. Уроки не были особенно напряженными, а экзамены – суровыми. Как замечала мать Джарвиса, непреложный факт заключался в том, что ни одна из девочек, закончивших «Школу Кембридж», не продолжила обучение в каком-либо университете, тем более в Кембриджском.