chitay-knigi.com » Историческая проза » Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников - Коллектив авторов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 183
Перейти на страницу:
который успокаивал французов: «хотя положение дел на русском фронте вызывает разочарование», следует надеяться на «возрождение единства и дисциплины» в Республике, провозглашенной Керенским 1 сентября 1917 г.[29]А вот Ж. Нуланс не скрывал своего сожаления в связи с отказом Керенского пойти на переговоры с Корниловым и решением главы Временного правительства заручиться в ходе драматических событий конца августа 1917 г. поддержкой большевиков. Французский посол считал генерала Корнилова одним из немногих людей, способных навести порядок в стране и «остановить распространение влияния радикалов»[30]. Провал корниловского мятежа изменил обстановку в России. «Усилился политический хаос и анархия»[31], – волновалась французская пресса. Авторитет большевиков, сыгравших важную роль в разгроме Корнилова и требовавших немедленного окончания войны, стал стремительно расти, активизировался процесс «большевизации» советов. Одновременно в стране усугубились экономические проблемы: в городах не хватало продовольствия, резко увеличилась инфляция, возникла угроза голода и развала транспортной системы. Логика революционных событий разрешилась 25 октября (7 ноября) 1917 года вооруженным восстанием в Петрограде. На следующий день, 8 ноября, председатель Совета министров Р. Пуанкаре сделал следующую запись в своем дневнике: «Плохие новости из России: максималисты торжествуют»[32]. В эти же дни «Юманите» писала: «Новости чрезвычайной важности приходят к нам из России. Большевики господствуют в Петрограде: гарнизон и Совет Петрограда свергли правительство. В то время как Керенский был низложен, Ленин одержал триумф, а вместе с ним и идея о немедленном мире и другие обещания, которые невежественная масса приветствовала без разбора. Будет ли долгим этот триумф? Распространится ли эта волна большевизма, господствующая в столице, по всей России?»[33]. Чуть позже СФИО открыто осудила «государственный переворот Ленина и Троцкого», который, подобно «анархическому циклону разрушает большинство губерний России»[34].

Правоцентристская газета «Фигаро» сразу же резко отрицательно восприняла Октябрьскую революцию: «Максималисты настолько враждебны свободе, что в первые же часы позаботились о введении цензуры. Телеграф также не работает, пропускает только сообщения об их легком триумфе над правительством, которое не могло и не хотело защищаться»[35]. «Тан» охарактеризовала октябрьские события как «государственный переворот максималистов»[36]. Слова «экстремисты», «фанатики», «анархисты» и «государственный переворот» преобладали в статьях газет всех политических направлений[37]. Большевиков воспринимали как кучку смутьянов, сумевших вооруженным путём установить «режим политического террора» в «больной России, нуждавшейся в управлении»[38]из-за бездействия правительства и невежества радикально настроенных масс.

* * *

Поздней осенью 1917 г. никто из французского правящего класса уже не сомневался в скором выходе России из войны, тем более что новая власть не скрывала своих антивоенных настроений. Следуя провозглашенному на Втором съезде советов «Декрету о мире», большевики вступили в мирные переговоры с Германией и её союзниками. В подобной обстановке все политические партии Третьей республики, включая СФИО, осудили действия большевистского правительства, называя его «бандой предателей и фанатиков, изо всех сил стремившейся заключить постыдный [Брестский – Н.Н.] мир»[39].

Главнокомандующий Фош пытался воспрепятствовать подготовке сепаратного мира и возможности Германии им воспользоваться. Он потребовал организовать межсоюзническое выступление в Восточной Сибири, где быстро развивались революционные события, угрожавшие захватом контроля большевиками над Транссибирской железной дорогой. Для того, чтобы помешать отправке в центр России, охваченный революцией, «запасов военного имущества и сырья, находящихся на складах во Владивостоке», Фош предлагал руководству США и Японии начать военное наступление в Сибири и Дальнем Востоке. Впоследствии предусматривалось поддерживать и «питать очаги антибольшевистского сопротивления, которые могли бы остаться или образоваться в России, во всяком случае воспрепятствовать выходу противника к Тихому океану»[40]. В сложившихся условиях французское правительство с нетерпением ожидало от американской администрации решительных действий и в первую очередь ощутимого физического присутствия на полях сражений. Проблемы организации единого командования союзническими войсками под французским началом, размеры американских контингентов и сроки их появления на линии фронта стали центральными темами дискуссий как французских политиков и генералитета, так и прессы разных направлений. События Русской революции постепенно отходили на второй план.

Таким образом, со всей очевидностью можно утверждать, что французские СМИ живо откликнулись на Февральскую революцию, смену политического строя в России и деятельность Временного правительства. Вместе с тем, несмотря на восторженные заявления о победе «свободы и демократии», всё же в газетах, особенно проправительственных, весной-летом 1917 г. преобладал другой мотив – озабоченность состоянием и боевым духом русской армии, возможным выходом России из войны.

После победы Октябрьской революции и первых мероприятий большевистской власти, негативно встреченных и осужденных французской прессой как незаконные и недемократические, в военных и политических кругах Третьей республики стали активно обсуждаться планы открытой интервенции против молодой Советской республики, которые превратились в реальность уже в 1918 г.

Наумова Н. Н

Реакция французского общества на программу «Четырнадцать пунктов» В. Вильсона (январь 1918 г.)[41]

«Четырнадцать пунктов» – американская декларация принципов мирного урегулирования, официально провозглашенная президентом США Вудро Вильсоном 8 января 1918 г., явилась не только открытым заявлением страны о ее претензии на мировое лидерство в послевоенном мире, но и реакцией на мирные инициативы советского правительства, прежде всего на его «Декрет о мире» 26 октября 1917 г. Этот большевистский пропагандистский документ[42], обращенный к народам всех воюющих держав и требовавший начать переговоры о немедленном заключении справедливого демократического мира, создал определенные трудности для союзников по Антанте. США, вступившие в Первую мировую войну 6 апреля 1917 г., заявляли, что ждут от нее только «утверждения идеалов свободы, справедливости и демократии». По словам ближайшего соратника президента В. Вильсона полковника Эдварда Хауза, «в то время, как война превратилась в войну демократии против автократии, ни одна из демократических стран не вступала в борьбу ради того, чтобы бороться за демократию, а исключительно ради самосохранения»[43]. Отстаивая американскую «веру в демократию» и позиционируя США как державу, которой «дано почетное право пролить свою кровь и употребить свою мощь ради принципов, давших ей [Америке – Н.Н.] рождение и счастье, и мир, которыми она всегда дорожила»[44], Вильсон не мог игнорировать большевистский проект быстрого и справедливого завершения войны. Отказ от обсуждения мирных инициатив по урегулированию мирового конфликта правительствами воюющих стран грозил усугубить их внутреннее положение, которое в 1917 г. характеризовалось нестабильностью и ростом влияния левых идей, быстро набиравших силу на фоне революции в России и тягот шедшей уже три с половиной года тяжелейшей войны. В условиях усталости европейцев от войны, дискредитировавшей в их глазах прежнюю политическую систему, «провозглашенные большевиками идеи звучали привлекательно»[45]. Вильсон прекрасно понимал значимость этих проблем, необходимость как можно быстрее закончить войну и разработать программу мирного послевоенного урегулирования.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 183
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности