Распрощаться с кухней значило распрощаться и с одиночной игрой, которой Элвуд забавлялся втайне от всех: всякий раз, когда распахивались двери столовой, он мысленно делал ставки – есть сейчас в зале чернокожие клиенты или нет. В соответствии с судебным решением по делу «Браун против совета по образованию» школам полагалось провести десегрегацию – и уже недалек был час, когда все невидимые стены падут. Вечером, когда по радио зачитали постановление Верховного суда, бабушка Элвуда вскрикнула, точно кто-то опрокинул ей на колени горячий суп, но тут же осеклась и расправила юбки.

– Вот только этого негодника Джима Кроу с его законами так просто не изгнать, – заметила она.

А наутро снова встало солнце, и все было в точности как всегда. Элвуд спросил у бабушки, когда же негры начнут останавливаться в «Ричмонде», а она ответила, что одно дело – указать человеку, как поступать правильно, и совсем другое – заставить его эти указания исполнить. В пример бабушка привела некоторые поступки самого Элвуда, и он кивнул: наверное, так и есть. И все-таки рано или поздно дверь распахнется, и за ней проглянет смуглое лицо франтоватого бизнесмена, прибывшего в Таллахасси по делам, или изысканно разодетой дамочки, приехавшей полюбоваться городскими видами, – и они тоже смогут насладиться ароматными кушаньями от местных поваров. Элвуд в этом не сомневался. Свою потайную игру он впервые затеял, когда ему было девять, но за три года так ни разу и не увидел в столовой других темнокожих, кроме полотеров да разносчиков тарелок и бокалов. Игры он не прекращал до тех самых пор, пока не покинул «Ричмонд». Соперничал он все это время с собственной глупостью или с ослиным упрямством мира, который не желал меняться, так и осталось неясным.

Не один мистер Паркер жаждал заманить Элвуда к себе на службу. Белые вообще частенько зазывали его на работу – одни отмечали в нем прилежание и спокойствие, а другие, увидев, что держится он совсем не как его темнокожие ровесники, считали, что это свидетельствует о трудолюбии. Мистер Маркони, владелец табачной лавки на Макомб-стрит, наблюдал за Элвудом с тех самых пор, когда тот еще лежал в скрипучей, насквозь проржавевшей коляске и хныкал. Мать Элвуда, стройная женщина с темными, уставшими глазами, даже не пыталась утихомирить свое дитя. Она бы предпочла скупить все журналы о кино и раствориться в них под громкие младенческие крики.

Мистер Маркони крайне редко покидал свой «насест» у кассы. Приземистый, потный, с невысоким начесом в стиле помпадур и черными усиками, к вечеру он неизбежно выглядел потрепанным и усталым. У входной двери резко пахло его тоником для волос, а еще за ним повсюду тянулся шлейф знойного полудня. Со своего стула мистер Маркони наблюдал, как взрослеет Элвуд, как он начинает тянуться к собственному солнцу, отдаляясь от других ребят, живущих по соседству, – те уже вовсю безобразничали, шумно толкались в проходах между полками, прятали по карманам комбинезонов пачки конфет «Ред Хотс», думая, что мистер Маркони ничего не замечает. А он все видел – но молчал.

Элвуд принадлежал ко второму поколению его покупателей из Френчтауна. Мистер Маркони занялся торговлей в сорок втором, через несколько месяцев после открытия военной базы. Чернокожие солдаты приезжали на выходные во Френчтаун на автобусе из лагеря «Гордон Джонстон» или с военного аэродрома Дэйл-Мэбри, устраивали тут шумные гулянки, а потом устало тащились назад, чтобы продолжить муштру перед отправкой на фронт. Кое-кто из родственников Маркони открыл магазинчики в центре города и неплохо на этом зарабатывал – белому, который разбирается в сегрегационной экономике, не так уж трудно обогатиться. Лавочка Маркони находилась неподалеку от отеля «Блубел». А за углом располагались бар «Тип-Топ» и бильярдная «Мэрибель». Маркони хорошо подзаработал на продаже всевозможных сортов табака и презервативов «Ромео» в жестяных коробочках.

Когда война кончилась, он переместил табак в заднюю часть магазина, перекрасил стены в белый, добавил стойку с журналами, дешевые конфетки, автомат с газировкой, – и это помогло спасти репутацию лавочки. Он нанял помощника. Не то чтобы тот и впрямь был нужен, но жене нравилось всем рассказывать, что у него есть персонал в подчинении, да ему и самому казалось, что так его магазинчик становится привлекательнее в глазах френчтаунской темнокожей «элиты».

Элвуду исполнилось тринадцать, когда Винсент, исполнявший раньше обязанности кладовщика у Маркони, записался добровольцем в армию. Внимательностью Винсент не отличался, зато опрятности и проворности ему было не занимать – а эти качества мистер Маркони очень ценил в других, раз уж сам не мог ими похвастать. В последний рабочий день Винсента Элвуд по своему обыкновению заглянул в лавочку, чтобы полистать комиксы. У него была любопытная привычка: прежде чем оплатить комикс, он прочитывал его от корки до корки, притом что покупал каждый, к которому притрагивался. Мистер Маркони поинтересовался, зачем он их читает, раз уж все равно купит – и не важно, плох комикс или хорош, – и Элвуд ответил: «Да так, просто проверить». Владелец магазинчика спросил, не нужна ли Элвуду работа. Тот закрыл выпуск «Путешествия в тайну» и ответил, что сперва надо спросить у бабушки.

Гарриет установила в доме определенные правила, регламентирующие, что можно делать, а чего ни в коем случае нельзя, и порой для Элвуда единственным способом усвоить этот длинный перечень оставалось просто его нарушить. Он дождался окончания ужина, который состоял из жареного сома и маринованной зелени, и, когда бабушка поднялась, чтобы убрать со стола, обо всем ей рассказал. На этот раз у нее не возникло серьезных возражений, если не считать напоминания о том, что Эйб, дядя Элвуда, курил сигареты, – и поглядите, что с ним теперь стало; а Макомб-стрит с давних времен известна как рассадник порока; мало того, несколько десятилетий назад с бабушкой дурно обошелся один торгаш-итальянец, но сейчас ее гнев сменился сдержанной неприязнью. «Они, поди, и не родственники вовсе, – предположила она, вытирая руки. – Разве что совсем дальние».

Она разрешила Элвуду работать в лавочке после уроков и по выходным. Половину недельного жалованья внук должен был отдавать на хозяйственные расходы, а половину – откладывать на колледж. Прошлым летом он упомянул, что хочет поступить туда, – вскользь, не придав этим словам особого веса. Положительный исход дела «Браун против совета по образованию» был маловероятен, а получение высшего образования кем-нибудь из родни для Гарриет казалось и вовсе чудом. Перед этим стремлением рассеивались любые опасения относительно работы в табачной лавке.

Элвуд аккуратно расставлял газеты и комиксы на проволочных стойках, стирал пыль с залежавшихся пакетиков с конфетами, раскладывал сигаретные пачки в соответствии с теорией Маркони об упаковках и их воздействии на «островок счастья в человеческом мозге». Временами он по-прежнему задерживался у раздела с комиксами и осторожно – точно в руках у него динамит – перечитывал их, но особым магнетизмом обладали новостные журналы. Сильное впечатление на Элвуда произвел журнал «Лайф» со всем присущим ему шиком. По четвергам стопку таких журналов привозил белый грузовик – Элвуд научился узнавать его по скрипу тормозов. Рассортировав «возврат» и выставив на продажу новые поступления, он присаживался на корточки, даже не спускаясь со стремянки, раскрывал свежий номер журнала и отправлялся в путешествие по бесчисленным уголкам Америки.

Он знал френчтаунскую историю негритянского сопротивления, знал, где кончается его район и вступают в действие «белые законы». А фоторепортажи в журнале «Лайф» переносили его в самый эпицентр битвы: автобусные бойкоты в Батон-Руж, сидячие забастовки в Гринсборо – туда, где к сопротивлению присоединялись ребята немногим старше его. Их избивали железными прутьями, поливали из пожарных шлангов, в них плевались белые домохозяйки с разъяренными лицами, устремляли свой прицел камеры, чтобы запечатлеть эти картины благородного несогласия. В происходящем Элвуда поражали мельчайшие детали: мужские галстуки, перечеркивающие ровными черными стрелками водоворот насилия, идеальные лекала девичьих причесок