Бокал валялся и на полу у дивана. Словно дочь Первомайской по имени Виктория в момент нападения убийцы пила свой последний вечерний коктейль.

– Чем это здесь так пахнет? – поморщился Гущин.

К запаху алкоголя и крови (пусть ее было и немного на турецком ковре, но она пахла) примешивался сладкий аромат духов.

– Ex Nihilo, Федор Матвеевич, – сказала Катя, собрав всю себя, давя в себе тошноту и липкое какое-то чувство полной беззащитности, которое она испытала в этом старом знаменитом доме. – Модная и очень дорогая марка. Мне кажется, она раздевалась в тот момент, когда… Смотрите, спереди на комбинезоне все пуговицы расстегнуты, и он с плеч стянут. Она сидела на диване и раздевалась…

– И пила. А под этой ее шелковой штукой бюстгальтера нет, – Гущин наклонился над трупом. – Посмотрите, есть ли нижнее белье, в смысле, трусы. Отметьте это в протоколе осмотра.

Эксперты суетились возле тела. На кисти Виктории Первомайской надевали специальные пакеты, фотографировали тело с разных ракурсов, снимали осмотр на видео. Из глубины дома слышалась та же деловитая суета.

– Внучка Анаис… имя у нее такое редкое – Анаис Первомайская-Кулакова, она на кухне, Федор Матвеевич. Там все разгромлено, – сообщил начальник УВД.

Но Гущин направился не на кухню. Сначала он пошел на террасу и начал осматривать те самые старые белые двустворчатые двери.

Терраса выходила окнами во фруктовый сад – заросший и запущенный, как в общем-то и весь громадный участок, за исключением маленького пятачка перед домом у калитки, выложенного потрескавшейся плиткой. Старая терраса дома с окнами-переплетами. Стекло одной из секций выбито снаружи внутрь, и нижний шпингалет на окне открыт, а верхний просто оторван с невероятной силой.

– Из сада забрался через окно на террасу и выбил эти двустворчатые двери, – объяснял эксперт-криминалист, показывая варварские следы взлома на белой крашеной древесине. – Так и проник в дом с улицы. Семья была в доме. Работал телевизор. Это и сиделка показала, которая утром вызвала полицию.

– Давность смерти? – спросил Гущин.

– Не более двенадцати часов. Их убили где-то между десятью и одиннадцатью часами вечера. Никто из них еще и спать не ложился. Все бодрствовали.

Гущин внимательно осматривал следы взлома на дверях террасы. Он был мрачен.

– А следы?

– Земля на подоконнике и на полу. И здесь, у дверей. Мы взяли образцы. И из сада тоже образцы. Но и так все ясно. Убийца вошел в дом здесь. Входная дверь у них новая, с двумя замками. И там все заперто было изнутри. И даже цепочка накинута.

Катя вспомнила, как они с Гущиным осматривали эту входную дверь в прихожей. Да, крепкая дверь. Такую не взломаешь.

– Какой смысл там все укреплять, а здесь на террасе оставлять это старое гнилье? – Гущин постучал по двустворчатой двери.

– Дом-то очень старый, – заметил начальник УВД. – Первомайская построила его в пятидесятом году. Говорят, ей сам Сталин подарил этот участок здесь, в «Светлом пути». Как лауреату его же, Сталинской премии.

Катя оглядела террасу. Да, старый дом. Пусть снаружи и обшит новомодным белым сайдингом, и ремонт внутри делали, и сантехнику меняли. Но дом стар и дряхл. И это лезет из всех щелей – его деревянное нутро. Очень много старой антикварной мебели, явно купленной еще в советских комиссионках, когда творческая интеллигенция покупала павловские кресла и диваны из карельской березы, старинные столы, консоли, тумбочки, хрустальные люстры с подвесками. Новая современная мебель как-то теряется на старом фоне и явно проигрывает.

– Ладно, осматривайте тут все, фотографируйте. А мы пойдем глянем на остальных. – Гущин обернулся к Кате: – Релиз для журналистов составишь очень краткий. Никаких фактов, никаких подробностей. И про эти двери тоже молчок.

– Я поняла, Федор Матвеевич. Как скажете.

На кухне они увидели внучку Анаис. И Катя подумала, что не забудет этого зрелища до конца жизни. Но еще более ужасное зрелище ждало ее в кабинете, который они осматривали последним.

А на кухне действительно царил разгром. Стулья обеденного стола были все опрокинуты. И тело двадцатипятилетней девушки словно пряталось между ними, как и тело ее убитой матери.

– И здесь три огнестрельных ранения. Но здесь стреляли дважды в грудь и один раз в голову. И она, в отличие от матери, видела стрелявшего, – сказал начальник УВД.

Катя на ватных ногах приблизилась к телу Анаис.

Такая молодая. Рыжие густые волосы – прекрасные волосы русалки, разметавшиеся по кухонному полу, но в остальном…

Анаис Первомайская-Кулакова была полной девушкой. Килограмм восемьдесят, не меньше. Массивные бедра, пышная грудь, складки, складочки. Катю поразили ее широко раскрытые светлые глаза. Висок был раздроблен пулей. И эти маленькие дырочки с запекшейся кровью на груди слева, в области сердца, куда убийца всаживал выстрел за выстрелом… И опять – крови мало.

Анаис была одета по-домашнему – в серые фланелевые хлопковые брюки и розовую толстовку с капюшоном «Хэлло Китти». Улыбающаяся кошечка на пышной груди, страдальческая гримаса боли на юном лице с белой, гладкой, усеянной веснушками кожей.

– Внучка пыталась убежать, скрыться на кухне, – сказал эксперт. – Убийца шел за ней, стрелял. Все выстрелы тоже с близкого расстояния. И тут гильз полно, как и в гостиной. Убийцу гильзы не озаботили. А это означает одно: оружие не числится в нашем банке данных. Это новый ствол. И убийца это прекрасно знает, потому и не боится оставлять улики.

– Гильзы от чего? – спросил Гущин.

– «Беретта». Но там есть нестыковка. В любом случае – это пока так, навскидку, чисто визуально. Баллистическая экспертиза даст точное заключение.

– Мне надо все детально про трасологии. Всю трасологическую схему. И осматривайте здесь каждый метр. Может, не три выстрела, а больше, может, он или она промахивался, когда стрелял, стреляла, – Гущин опустился на колени рядом с девушкой. – В грудь. А потом в голову. Убийца ее добивал. Или не был уверен… Не профи. Слишком много выстрелов. А что там с самой Первомайской? Сколько раз стреляли в нее?

– В этом-то и главная странность, Федор Матвеевич, – после небольшой паузы объявил эксперт-криминалист. – И мы пока не понимаем, не можем объяснить то, что нашли.

– Где Первомайская?

– Ее тело в ее рабочем кабинете. Там… там что-то из ряда вон. Я такого никогда не видел.

Кабинет поражал взор застывшей во времени классикой обстановки – словно время перенеслось в пятидесятые годы, вернув в моду тяжелые дубовые стеллажи, зеленую лампу на мраморной подставке, кожаный черный диван у окна, массивный письменный стол с бронзовой чернильницей в виде кузнечной наковальни с молотом, окруженной венком из колосьев пшеницы. Огромный светлый кабинет наполняли книги, книги – все это были издания детских стихов Клавдии Первомайской разных лет в красочных обложках, сборники ее детских пьес, среди которых особо выделялась одна – та, что принесла ей громкую славу в самом начале писательского пути, – пьеса-сказка «Зимовье зверей». Кроме книг, полки стеллажей и застекленных книжных шкафов ломились от бронзовых, фарфоровых и деревянных фигурок, изображающих это самое «зимовье» – избушку и веселых персонажей сказки.