Она не сразу поняла его и смотрела на Немо не отрываясь.

— И он правда боится?

— Женский пол ввергает его в ужас.

— Несомненно, у него есть на то основания.

Она смотрела на Немо с полуулыбкой, но ничего не говорила. Эс-Ти почувствовал, что ему трудно дышать.

— Я думала, это испытание.

— Что?

— Я думала вы хотите испытать меня. Посмотреть, смогу ли я выстоять перед ним.

— Вы выдержали это испытание. Видит Бог, у меня не хватило бы духу подойти к этому оскалившемуся чудищу. Конечно, если бы на вашем месте был мужчина, он разорвал бы ему горло. — Эс-Ти подал резкий сигнал волку: — Поднимайся, лентяй, здесь же дама. Пойди принеси нам фазана.

Немо большими прыжками понесся к воротам, опустив нос к земле в поисках следа дичи. При его приближении утки возбужденно закрякали, но вскоре успокоились. Немо никогда не позволил бы себе гоняться за ними без разрешения хозяина.

— По правде говоря, он вряд ли принесет нам фазана, — признался Эс-Ти. — Скорее всего зайца. Могу ли я пригласить вас пообедать?

— Да.

Он перевел дух, стараясь, чтобы его улыбка не выглядела уж очень глупой и довольной. В горле у него пересохло и внутри все горело от простого взгляда, брошенного на нее.

— Вы совсем не такой, как я ожидала. Вы и вправду Принц Полуночи?

Улыбка Эс-Ти погасла. Не отвечая, он повернулся к мольберту, снял раму с натянутым холстом, осторожно прислонил ее к стене, сложил мольберт, собрал баночки с краской и отнес все в дом. Затем вернулся за холстом. Внося в дверь незаконченную картину, он увидел, что гостья медленно следует за ним. Она остановилась в оружейной комнате. Эс-Ти один проследовал на кухню, поставил раму на пол и занялся растопкой очага, чтобы немного прогреть сырые каменные стены. Когда он вернулся в оружейную комнату, она все еще стояла перед портретом Харона.

— Извините, — сказала она немного с вызовом.

— За что? Я не виню вас за то, что вы мне не поверили. Не очень-то я теперь похож на Робин Гуда, верно?

Ее голубые глаза холодно изучали его. Она снова обернулась к картине.

— Он у вас здесь, в конюшне?

— Он мертв. — Эс-Ти вернулся в кухню, сдвинул на край стола перепачканные краской тряпки и книги, схватил луковицу и стал рубить ее тупым ножом.

Он услышал, как она вошла. Прекрасная, тоненькая, стройная, с черными ресницами, и она то и дело поглядывала на него — и этот взгляд сулил ему неизбежную гибель. И самое главное — она была разочарована. Он разочаровал ее, оказавшись не таким, как обещала легенда.

Женщины. Он с силой ударил ножом по луковице. Неудивительно, что бедный Немо был от них в таком ужасе. Три проклятых года в одиночестве. Он готов был упасть перед ней на колени, прижаться к ней лицом и умолять позволить ему любить ее.

Он подумал о Хароне[20], о бессловесной преданности животного: теплое дыхание у самого уха — когда он мог еще слышать обоими ушами, — глухой звук удара копытом о сырую землю родной Англии. Все спокойно, все тихо, охрану несет несравненно более чуткий страж, чем человек, чьи прямота и честность всецело вверены мудрости хозяина.

От лука глаза его повлажнели. Он чувствовал ее присутствие. Ярким факелом ворвалась она в холодный хаос его жизни. Какое слепое безрассудство может потребовать от него совершить эта искусительница? Что она может захотеть отнять? Его картину? Немо? Его жизнь?

— Что вы хотите от меня? — резко спросил он.

Она смотрела на неоконченную картину, прислоненную к хлебному ящику.

— Я уже говорила вам.

— Вы хотите учиться фехтованию?

Она кивнула.

Он взмахнул рукой, указывая в угол комнаты:

— Вот шпага. Пара пистолетов. Берите, что вам нравится. — Он вонзил нож в стол. — Больше я ничем не могу вам помочь.

Она неотрывно смотрела на него. Эс-Ти решил не обращать на нее внимания. Взял бадью, вышел из дому, наполнил ее водой у выложенного камнем колодца. Вернувшись, наклонил ее над горшком. Вода хрустальной струей ударилась о чугунные стенки.

— Это потому, что я не мужчина?

Он не ответил и занялся чисткой чеснока, пытаясь сосредоточиться на простых вещах. Уголком глаза он видел ее стройные и сильные ноги, туфли с пряжками, скошенные каблуки, чулки, аккуратно заштопанные разными нитками.

— Это на вкус будет просто ужасно, — сказала она.

— Подумать только, а я был так уверен в себе, что отпустил своего шеф-повара сегодня пораньше.

— Я могу сделать все лучше.

— Как?

— Я знаю как. — Она посмотрела на него из-под ресниц, медленно сжимая и разжимая руки. — У меня талант готовить. И меня этому учили. Могу отлично вести дом, ваши дела, счета. Уже к следующей весне ваш огород даст достаточный урожай, чтобы прекрасно питаться, и еще останется на продажу. Я могу вас хорошо одеть… У меня талант и к шитью.

— И такая скромность.

— Могу сделать из этой развалины дом, достойный вас.

— И вино умеете делать?

— Конечно. Я делала ягодные вина каждый год и мятные настойки. И пиво.

Она говорила голосом образованного человека, ее манеры были манерами высшего общества, но перечисляла она свои умения, словно работала в услужении. Мужская одежда на ней явно принадлежала когда-то аристократу. Он представил себе ее юное тело без этих мужских одежд и тихо вздохнул от охватившего его желания.

Он перевел взгляд выше. Встретился с ней глазами. Она смотрела на него не мигая.

— Я сделаю все, что хотите. Буду спать с вами.

Эс-Ти с такой силой рубанул по головке чеснока, что та разлетелась на куски.

Будь она проклята.

Будь она проклята, будь проклята, проклята, наблюдательная маленькая дрянь.

Он вдруг захотел сказать ей что-нибудь злое, причинить ей боль, как причинило ему боль ее деловое предложение. Но когда увидел ее залившееся жаркой краской лицо и плотно сжатые губы, то понял: она такая молодая, беззащитная и сильная только с виду. Злые слова застряли у него в горле, и он сказал:

— Нет, спасибо.

Он почувствовал, как кровь приливает к голове оттого, что она испытала огромное облегчение от его отказа.

У него две руки, одна голова… неужели он так изменился? Ни одна женщина никогда не жаловалась на его внешность и на его умение любить. Ему никогда, никогда не нужно было покупать их расположение.

Три года искусство заменяло ему все. Когда его одолевала тоска по женщине, он начинал работать: рисовал ураганы, гончих, лошадей, лепил из глины изящные формы. Уставал так, что не мог больше стоять, и засыпал, сидя на стуле.