Со многим еще предстояло определиться, придумать кучу важных подробностей и ввести их в первую сцену для ощущения полноты и подлинности — так сказать, повествовательный балласт. Давно ли Роза живет в Нью-Йорке и что она здесь делает? Есть ли у нее постоянная работа, и если да, то нравится ли она ей или это просто источник заработка, чтобы хватало на квартиру и пропитание? Как там у нее с личной жизнью? Одинока или замужем, привязана к кому-то или сердце ее свободно, активно ведет охоту или терпеливо ждет, когда появится будущий избранник? Моим первым побуждением было сделать ее фотографом либо, скажем, ассистенткой монтажера, дать ей работу, связанную, как у Грейс, со зрительными образами, а не со словами. Ясно, что она не замужем и никогда не была, но, возможно, у нее кто-то есть или, лучше, она недавно разорвала долгие и мучительные отношения. Эти и другие вопросы, связанные с женой Ника, — профессия, семейные обстоятельства, музыкальные и книжные пристрастия и так далее, — интересовали меня сейчас постольку поскольку. Я пока еще не писал роман, а только набрасывал общий план и не мог позволить себе увязнуть в мелочах и второстепенных деталях. Все это требует остановок и размышлений, мне же сейчас надо было просто следовать за мелькавшими в голове картинками, а там уж куда кривая вывезет. Не тот случай, когда надо держать все под контролем и делать тот или иной выбор. В то утро достаточно было прислушиваться к себе, то бишь водить пером по бумаге — и чем быстрее, тем лучше.

Ник не распутник и не соблазнитель. Он не изменяет жене и никаких конкретных заходов в сторону внучки Сильвии Максвелл делать не собирается. Но его к ней тянет, его завораживает эта солнечная простота, и когда она выходит из комнаты, в голове проносится неожиданная мысль, внезапный проблеск, — кажется, все бы отдал, всем пожертвовал, даже своим браком, чтобы уложить ее в постель. Вообще говоря, у мужчин такие мысли приходят по двадцать раз на дню, так что сам факт подобной вспышки желания еще не означает, будто Ник намерен предпринять какие-то действия, и все же эта мысль заставляет его испытать отвращение к себе, порождает чувство вины. Чтобы успокоить совесть, он звонит жене в офис (адвокатская контора, маклерская фирма, госпиталь — потом разберемся) и предлагает ей поужинать в ее любимом ресторане.

Они встречаются в восемь вечера. Пока подают закуски и аперитивы, все идет достаточно гладко, а потом вдруг разгорается спор из-за какой-то ерунды (сломанный стул, предстоящий визит ее кузины, сущий пустяк). Ничего серьезного, но настроение испорчено. Они извиняются друг перед другом, но беседа выдохлась, и былую атмосферу не вернуть. К тому моменту, когда приносят основное блюдо, за столом повисло молчание. В ресторане яблоку некуда упасть, публика оживленно гудит. Ник обводит зал рассеянным взглядом и неожиданно видит за угловым столиком, в компании пяти-шести человек, Розу Лейтман. Перехватив его взгляд, Ева спрашивает: кто-то знакомый? Эта девушка была у меня в офисе сегодня утром. Упомянув роман Сильвии Максвелл, он хочет сменить тему, но жена пристально разглядывает внучку писательницы. Красивая, да? Ничего, отзывается Ева. Стрижка та еще и одета ужасно, продолжает Ник, но сколько в ней жизни, просто удивительно! Такая может отправить мужчину в нокаут.

Нельзя говорить жене такие вещи, тем более когда она чувствует, что ты от нее отдаляешься. Что поделать, парирует она, не повезло тебе со мной. Хочешь, я приглашу ее за наш столик? Ни разу не видела, как женщина отправляет мужчину в нокаут. Может, чему-то у нее научусь.

Поняв, что он не то ляпнул. Ник спешит исправить дело. Я не о себе говорил. Вообще о мужчинах. Абстрактно.

После ужина они возвращаются к себе в Вест-Виллидж. Они живут в симпатичном, удобно расположенном доме на две семьи на Бэрроу-стрит — в действительности это квартира Джона Траузе, я решил вставить ее в роман как дань человеку, подавшему мне идею. Ева ложится спать, а Ник усаживается за стол в гостиной, чтобы написать письмо и заполнить несколько счетов. Наконец с этим покончено, уже довольно поздно, но ему не до сна. Он заглядывает в спальню, Ева еще не спит. Пойду брошу письма в ящик, говорит он, через пять минут вернусь.

Тут-то все и происходит. Боуэн кладет письма в дипломат (там так и лежит рукопись «Ночи оракула») и выходит из дому. Ранняя весна, обрушив на город жестокий ветер, сотрясает дорожные знаки, гонит по мостовой бумагу и прочий мусор. Ник, ничего вокруг не замечая, рассеянно движется в тумане, мысли его заняты обескураживающей утренней встречей с Розой и совсем уж неожиданным ее соседством в ресторане. Дойдя до угла, он опускает письма в почтовый ящик. Что-то во мне сломалось, говорит он себе. Впервые он готов взглянуть правде в глаза: его брак потерпел фиаско, жизнь зашла в тупик. Вместо того чтобы вернуться назад, он решает немного пройтись. Ноги сами несут его куда-то — один поворот, второй. А в это время осатаневший ветер упорно расшатывает химеру из известняка, украшающую фасад жилого дома на высоте одиннадцатого этажа. Еще пара шагов, и оторвавшаяся голова химеры неизбежно обрушится на его собственную голову. Так начинается моя вариация на тему Флиткрафта. В конечном счете, чудом разминувшись с темечком, слегка зацепив правую руку и выбив из нее дипломат, каменный болид разбивается о тротуар на тысячи осколков.

Ник валяется на мостовой. Он в шоке, дезориентирован и напуган. Он не осознает происшедшего. Что-то чиркнуло по рукаву, дипломат в сторону, звук разорвавшейся бомбы. Ему требуется время, чтобы восстановить цепочку событий, потом он неуверенно поднимается на ноги с ощущением, что по ошибке остался на этом свете. Камень должен был свалиться ему на голову. В этом и был истинный смысл его выхода из дома. И то, что он уцелел, может означать только одно: ему дарована новая жизнь, а с прежней покончено, прошлое ему больше не принадлежит.

Из-за угла появляется такси, он поднимает руку. Машина останавливается, он садится. Куда едем? — спрашивает таксист. Он говорит первое, что приходит в голову: аэропорт. В какой? — уточняет водитель. Кеннеди, Ла Гардиа, Ньюарк? Ла Гардиа, следует ответ. Машина трогается. В аэропорту он интересуется ближайшим рейсом. Его спрашивают, куда он летит. Неважно. Заглянув в расписание, кассир сообщает ему, что ближайший рейс — в Канзас-Сити и что через десять минут начинается посадка. Отлично. Он протягивает кассиру свою кредитную карточку. В оба конца? В один. Через полчаса он уже летит сквозь ночь в Канзас-Сити.

Там я его пока и оставил — в подвешенном состоянии, на полпути к туманному будущему. Не знаю, долго ли я просидел за письменным столом, но, почувствовав, что выдыхаюсь, положил авторучку и поднялся. Я исписал восемь страниц в синей тетради. Это, считай, два-три часа работы, как минимум, а кажется, пролетели считанные минуты.

Я вышел на кухню и увидел Грейс, заваривающую чай.

— Ты дома? — удивилась она.

— Давно уже. Я был в кабинете. Она еще больше удивилась:

— Я постучала, ты разве не слышал?

— Нет. Наверно, увлекся.

— Поскольку ты не ответил, я заглянула в кабинет, там никого не было.

— Как не было? Я сидел за столом.