– А что случилось? – спросил шеф вполне участливо, без доли сарказма.

Его глаза неприятно ощупывали меня, взгляд был пытливым, но не холодным. Он был в замешательстве и похоже пытался понять, что же во мне изменилось.

Я сказал, что мне приписали один очень нехороший диагноз, о котором я предпочел бы умолчать. Точнее подозрение на диагноз и теперь нужно срочно сдавать анализы, обследоваться, и уже по результатам принять решение, как действовать дальше. Я держался естественно, без глупой наигранности, к тому же раньше за мной не замечали никаких хитростей. Болел я редко, да и взаимоотношения с начальником были хорошие. Он поверил насчет диагноза, ведь и сам заметил во мне что-то новое. Поэтому выдал зарплату и сказал:

– Как только что-то будет известно, сразу же сообщи.

Я взял деньги и вдруг захотел мигом бежать, пока еще мало кто меня видел. Но я тут же понял, что если стану спасаться бегством, то почувствую себя еще хуже. Потому что путь предстоял через мое рабочее место и через сотрудников, которых я вижу каждый день.

Проходя мимо них, я хотел было ограничиться словесным прощанием, но совсем рядом оказался сотрудник, с которым я хорошо общаюсь, и в итоге я пожал ему руку. А в связи с этим пришлось пожать руки уже всем. Кто-то задавал вопросы, но я обходился краткими общими ответами, потом сказал:

– У меня кое что по здоровью случилось. И надо сейчас это решать.

Во взглядах некоторых я встречал то же, что и в глазах начальника – замешательство. Они никак не могли понять, что же со мной не так. То, что я уменьшился в размерах было очевидным, но это обстоятельство было настолько противоестественным, не согласующимся с тем, что их глаза привыкли видеть, что мозг отказывался верить и инстинктивно искал объяснения в других причинах. Например, в слишком просторной куртке. Но ведь эту куртку они тоже знали и их глаза помнили, как она на мне сидит, поскольку я часто приходил в ней на работу весной и осенью уже не один год. Вот тут возможно они задавались вопросом: неужели он всегда так выглядел, неужели всегда был таким мелким? Но ответ скрывался в неожиданно зыбком и туманном прошлом, потому что (теперь я это знаю) они стали меня забывать. Особенно те, кто мало со мной общался. И может быть кто-то из них пришел к открытию, что – это невероятно, но мне кажется он уменьшился в размере. Если так, то единицы, и скорее всего они не поделились своей догадкой с остальными из-за ее абсурдности и, как оказалось, неуместности, потому что лица большинства с каждой минутой после моего ухода становились все более невозмутимыми. Я думаю, что они вообще не обсуждали эту аномалию и забыли о ней очень быстро. Неведомая сила хотела, чтобы так было. Сперва они забыли обстоятельство так их смутившее, а меня, думаю, забыли окончательно через пару дней. Словно меня никогда не существовало на свете.

В тот же день я обменял двести долларов, которые у меня лежали про запас, и скупился. В банке и в магазине я продолжал чувствовать себя неловко, но люди, которые меня не знали, по-прежнему не обращали на меня внимания, и я немного расслабился. Перестал постоянно подтягивать рукава, когда они сползали на ладони, а после скупки даже выпил кофе. Смутно я понимал, что это мой последний кофе, выпитый на улице, на долгое время вперед, но это осознание, как и многие другие мысли, рождалось и умирало где-то в глубине меня, скрытое пеленой тумана. Тем не менее в магазине я тоже подумал об этом и купил домой кофе в зернах.

Вернувшись в квартиру и разложив покупки, я посмотрел на содержимое забитого холодильника и подумал – сколько же всего вкусного мне предстоит съесть. Впереди у меня много свободного времени, которого мне вечно не хватало. И пусть оно досталось мне весьма неприятным способом, я постараюсь извлечь из него максимум удовольствия.

Но даже пребывая в таком неожиданно радостном настроении, где-то я понимал, что моя оптимистичная позиция не будет главенствовать долго. Что меня ждут резкие перепады настроения с все большей склонностью к негативу.

5

Теперь, собираясь в магазин, я столкнулся с куда большей проблемой, потому что мой рост был 145 сантиметров, и любая одежда висела на мне так, что невозможно было передвигаться. Даже домашние вещи – футболка и бриджи – в последнее время доставляли мне дискомфорт, но здесь штанины волочились по полу, а рукава были как у Пьеро – длиннее самих рук.

Я сидел на стуле в прихожей спиной к зеркалу и боролся с желанием разорвать одежду. Поскольку понимал, что панический приступ может закончиться криками и слезами, а мне сейчас нужно сохранить хладнокровие, чтобы хватило сил и мужества исполнить задуманное. Вот когда вернусь с магазина, буду рвать шмотье сколько захочу, все равно оно мне больше не понадобится.

Я сидел опустив голову и вытянув ноги, и лениво волочил штанинами по полу, как вдруг подумал о своей детской одежде. Ведь я живу в этой квартире с рождения, что-то должно было остаться.

Я вскочил, стащил с себя висящие вещи, отшвырнул их ногой в угол прихожей и зашел в нежилую комнату, которая раньше была маминой. Стал искать по шкафам, особенно на верхних полках, куда уже сто лет никто не заглядывал. Перевернул все вверх дном и действительно нашел много детской одежды, даже больше, чем ожидал. То, что могло подойти я сбросил в кучу прямо на пол и стал мерить. Но все оказалось не так просто, что-то было маленьким, а что-то даже большим.

Когда я перебирал эту одежду меня охватил сильный приступ ностальгии. Каждая вещь хранила в себе воспоминания о каком-то периоде детства, и эти воспоминания накатывали волнами. В каждой словно был запечатан кадр или чувство, или размытый эпизод, и они хаотично перетекали друг в друга, сливались в танце, и теперь сказкой представлялся даже самый прозаичный момент. Стоило увидеть, прикоснуться к любой вещи, которой я уже много лет не видел и не касался, и подсознание будто приоткрывало заслонку, давая дорогу потоку, живому ручейку, наполняющему меня давно забытыми ощущениями.

Но восторг от того, что я сумел их открыть, а точнее – откопать в глубинах себя, быстро сменился печалью. Ведь если бы эта волна воспоминаний захлестнула меня в хороший период жизни, когда я крепкий духом, то я бы