— Радуйтесь… вы живы.

Минут через десять пришел врач. Он сказал, что мне повезло и я еще легко отделался. Вывихнуто плечо, которое, пока я был без сознания, им удалось «вернуть на место». «Эффектные», как он выразился, синяки на левом бедре и грудной клетке. А что касается головы… они сделали МРТ и не нашли никаких отклонений.

— У вас был сильный удар. Контузия. Но, судя по всему, черепушка у вас очень крепкая, так что никаких серьезных повреждений.

Вот бы еще мое сердце было таким крепким.

Вскоре я узнал, что нахожусь в госпитале Квебека. Мне предстояло провести здесь еще пару дней: врачи назначили физиотерапию травмированного плеча и к тому же решили понаблюдать за мной на случай «непредвиденных неврологических осложнений».

Физиотерапевт — докторша родом из Ганы с довольно искаженным взглядом на мироустройство — сказала, что я должен благодарить Провидение.

— По всему, вам светило оказаться не в госпитале, а совсем в другом месте. Но вы, можно сказать, счастливчик. Кто-то определенно присматривает за вами сверху.

— Да, и кто же?

— Возможно, Господь. Или какая-нибудь сверхъестественная сила. А может — не исключаю, — все дело в вас. Следом за вами спускался другой лыжник — это он вызвал спасателей, — так вот, он говорит, что вы так неслись, будто вам все равно, что с вами будет. Но в самый последний момент вы резко свернули в сторону. Вы сами себя спасли. Очевидно, вы все-таки хотели остаться в живых. Мои поздравления — вы снова с нами.

Особой эйфории от того, что выжил, я не испытывал. И тем не менее, лежа на узкой больничной койке и разглядывая щербатые плиты потолка, я не переставал прокручивать в памяти тот миг, когда решил упасть в снег. До этого я был весь во власти своего азарта и даже видел в столкновении с деревом избавление от мук, разъедавшее меня.

И вот…

И вот я спасся, отделавшись синяками, вывихнутым плечом и головой, которая все еще болела. Уже через двое суток после того, как меня доставили в госпиталь, я смог самостоятельно сесть в такси, вернуться в лыжный клуб и забрать свой джип. Чертово плечо стреляло болью всякий раз, когда я резко поворачивал руль. Но в остальном возвращение в Мэн прошло без приключений.

— Возможно, вы впадете в депрессию, — сказала мне физиотерапевт на прощание. — Это обычное дело после таких потрясений. И кто вас осудит? Вы сами выбрали жизнь.

До Уискассета я добрался еще до наступления темноты и успел заехать на почту забрать свою корреспонденцию. В абонентском ящике лежал желтый листок, извещавший о том, что на мое имя поступила бандероль, которую можно получить у стойки. Джим, почтмейстер, заметил, что я поморщился, когда забирал посылку.

— Ушиблись? — спросил он.

— Не то слово.

— Авария?

— Что-то вроде того.

Посылка на самом деле была коробкой, и пришла она из нью-йоркского издательства. Неосмотрительно сунув ее под мышку, я снова поморщился.

— Если завтра будете плохо себя чувствовать и не сможете сходить в супермаркет, продиктуйте мне список покупок, и я обо всем позабочусь, — сказал Джим, пока я расписывался в получении.

Проживание в Мэне имело массу преимуществ, но больше всего мне нравилось, что здесь все уважали прайвеси, но были рядом, если требовалась помощь.

— Думаю, с продуктовой тележкой я справлюсь. Но в любом случае, спасибо за участие, — сказал я.

— В коробке ваша новая книга?

— Если это она, то дописал ее, должно быть, кто-то другой.

— Я слышал, что…

Я попрощался, сел за руль и поехал в свой коттедж. Январские сумерки усиливали уныние. Физиотерапевт была права: чудом избежавший смерти погружается в себя, становится склонным к меланхолии. А рухнувший брак — та же смерть, и разница лишь в том, что человек, с которым ты расстался, по-прежнему существует, только без тебя, бродит где-то рядом, но с другими.

«Ты всегда испытывал двойственные чувства ко мне, к нам», — не раз повторяла Джен в последние годы. Как можно было объяснить ей, что двойственные чувства я испытываю ко всему, за исключением нашей замечательной дочери? Если не живешь в согласии с самим собой, как можно жить в согласии с другими?

В доме было темно и промозгло. Я принес коробку из машины и поставил ее на кухонный стол. Включил отопление. Затопил пузатую дровяную печь, занимавшую целый угол в гостиной. Плеснул в стакан виски. И принялся разбирать письма и журналы, которые привез с почты. Потом занялся посылкой. Вооружившись ножницами, разрезал толстую клейкую ленту, которой была запечатана коробка, снял крышку и заглянул внутрь. Письмо от Зоуи, помощницы моего редактора, лежало поверх большого, туго набитого конверта. Доставая письмо, я обратил внимание на почерк, которым был надписан этот конверт, но еще больше меня заинтриговали немецкие почтовые марки и штемпель. В левом углу значилось имя отправителя: «Дуссманн». Я замер. Ее имя. И адрес: «Яблонски-штрассе, 48, Пренцлауэр-Берг, Берлин». Что это — ее нынешний адрес..?

Ее…

Петры…

Петры Дуссманн.

Я открыл письмо от Зоуи.

Это пришло для тебя на наш почтовый адрес несколько дней назад. Я не стала вскрывать, подумав, что это может быть личное. Если что-то покажется тебе странным или подозрительным, дай мне знать, и я сама со всем разберусь.

Надеюсь, новая книга продвигается успешно. Нам всем не терпится ее прочитать.

Мои наилучшие пожелания…

Если что-то покажется тебе странным или подозрительным…

Нет, это всего лишь прошлое. Прошлое, которое я давно похоронил.

Но вот оно снова здесь, вернулось, чтобы разворошить мое и без того тревожное настоящее.

Wie bald «nicht jetzt» «nie» wird.

Как быстро «не сейчас» превращается в «никогда».

Пока не придет такая вот посылка… и все, от чего ты много лет пытался скрыться, не ворвется в твой дом.

Когда прошлое перестает быть призрачным царством теней?

Когда ты им живешь.

Сколько себя помню, я всегда хотел сбежать. Эта навязчивая идея овладела мною лет в восемь, когда я впервые познал прелесть побега.

Была суббота ноября, и мои родители ругались. Обычное дело в нашей семье. Мои родители всегда ругались. В то время мы жили в трехкомнатной квартире на углу 19-й улицы и 2-й авеню. Я был типичным манхэттенским ребенком. Мой отец был служащим среднего звена в рекламном агентстве — «бизнесменом», который мечтал стать «креативщиком», но, не обладая «даром слова», не мог написать ни строчки. Мама была домохозяйкой. Когда-то она начинала как актриса, но на карьере пришлось поставить крест, так как на свет появился я.