Наш тренер, мистер Саммерс, твердит, что бег очень полезен для сердца и продлевает жизнь. Только не мне.

Это самая отвратительная часть дня. Нет, дело не в приседаниях и упражнениях с мячом. Я ненавижу проходить мимо из-за мемориальной доски – монументального свидетельства преступления моего отца. Каждый раз убеждаю себя не смотреть, опустить голову, срезать угол. Но против воли обязательно поднимаю глаза и чувствую, как перехватывает дыхание. Огромная, сверкающая серебром доска в память о Тимоти Джексоне, чемпионе штата в беге на 400 метров, висит на стене прямо перед физкультурным залом и напоминает всем и каждому, что Тимоти Джексон мог бы стать первым олимпийцем из Лэнгстона, если бы трагически не погиб в возрасте восемнадцати лет.

О том, что это мой отец разбил олимпийские мечты целого города, на доске нет ни слова – хотя они могли бы там быть. Каждый год в день рождения Тимоти новости пестрят специальными репортажами, чтобы никто, не дай бог, не забыл. Никто и не думал забывать, хотя со смерти Тимоти прошло три года. Особенно теперь, когда Брайан Джексон готовится выступить в забеге на 400 метров. Да-да, в том же виде спорта. Исполняет мечту старшего брата… Ну разве могут местные журналисты упустить такую историю? И школьным коридорам без нее, понятное дело, не обойтись…

Я заставляю себя быстрее миновать сияющую доску и, прижав сжатые кулаки к бокам, вхожу в зал. Солнце отражается в полированном полу, а я раздумываю: что же мои одноклассники станут делать со своими ненавистью и страхом, когда меня здесь не будет? Не могу дождаться этого чудного мгновения.

Осталось 25 дней

Дома я застаю маму за кухонным столом. Кухня у нас крошечная и узкая – вытянув руки, можно упереться ладонями в стены цвета мяты.

Мама сосредоточенно разбирает счета, но услышав, как хлопает дверь, поворачивается ко мне. Опять то же выражение лица, каким она приветствует меня последние три года: будто морщится и хмурится одновременно.

Раньше я проводила всю неделю с отцом, а выходные с мамой. Но когда отца увезли в тюрьму, у мамы не осталось выбора, и я стала жить с нею и Стивом.

До этого мать смотрела на меня со смесью любви и грусти – я была окном в ее прошлую жизнь, в ее сладкие с горчинкой воспоминания. Темные миндалевидные глаза туманились, голова клонилась вперед, темно-русые волосы падали на плечи, и она крепко стискивала мои руки, словно так я могла перенести ее во времени назад. Я была для нее словно зажившая рана: уже не болит – так, слегка саднит, напоминая о прежних днях. И мне втайне нравилось быть ее проводником в прошлое, ее связью с Турцией, с моим отцом, с молодостью.

Все изменилось три года назад. Теперь я живу с нею, Стивом, Джорджией и Майком. В их счастливом доме я чувствую себя незваной гостьей, хотя знаю, что мама меня никогда не попрекнет. И я кажусь себе уже не малозаметным шрамом, а открытым гнойником. Не все меняется к лучшему.

Наконец она произносит:

– Ты сегодня рано…

С каждым днем в ее речи все меньше и меньше турецкого и все больше южного. Нет, «южный» – не совсем правильное слово. В Кентукки говорят не с очаровательным акцентом «Унесенных ветром», а скорее в стиле блюграсс{ Разновидность музыки кантри.} или Полковника Сандерса{ Основатель сети закусочных KFC, изображенный на ее логотипе.}. Я всегда очень старалась, чтобы у меня такой не появился. Но теперь думаю: если мне все равно не дожить до семнадцати, зачем учиться говорить правильно?

– А мне сегодня не нужно на работу, – заявляю я, умолчав о «неудобстве», которое, по мнению мистера Палмера, доставлю клиентам. Мистер Палмер – король эвфемизмов. Они бы прекрасно поладили с мамой, учитывая, что содеянное отцом она называет не иначе как «тот несчастный случай». С недавнего времени она делает вид, что вообще ничего не произошло. Как будто, если не упоминать о чем-то, все само собой сотрется. Срочно в номер: не сотрется! Уж газетчики постараются.

В кухне появляется Джорджия. Помпоны чирлидера она швыряет на поцарапанный деревянный стол. Медового цвета волосы собраны в высокий хвост.

– Ты ведь придешь на игру сегодня вечером?

Она спрашивает маму, не меня. Я для нее не существую.

Джорджия – моя сводная сестра по матери, но, глядя на нас, этого никогда не скажешь.

– Сделаю все возможное, – отвечает мама. Перевожу: скорее ад замерзнет, чем мама не придет посмотреть, как ее Джорджия поддерживает баскетболистов средней школы Лэнгстона. Хотя она и новичок, ее уже приняли в команду чирлидеров. Большое дело. Правда, такое ощущение, что в отличие от других видов спорта в чирлидинге отбор проводят по размеру груди.

– Это финальная игра, – еще раз напоминает Джорджия все тем же уверенным голосом человека, который привык добиваться своего. У нее это здорово получается. Сестра всегда была мастером манипуляций. Когда случилась эта история с моим отцом, ей тоже пришлось не сладко, но она почему-то сумела все повернуть себе на пользу.

Помню, через несколько месяцев после суда я увидела Джорджию с каким-то парнем. Они разговаривали в коридоре, а я подслушивала из-за угла, чтобы прийти на выручку, если понадобится. Правда, Джорджия никогда не нуждалась в моей помощи.

– Да, – ответила она на вопрос, которого я не расслышала, и принялась нервно теребить бусы из ракушек – мой подарок на день рождения два года назад. – Айзел мне сестра, но он не мой отец.

– Но ты его видела? – Парень умирал от любопытства. Судя по светло-пшеничному цвету волос, это был мой одноклассник Тодд Робертсон, красавчик, которого все считали похожим на главного актера из этой популярной вампирской киносаги. Джорджия тогда училась в шестом классе, но, судя по блеску в глазах, уже знала, кто такой Тодд.

Сестра сморщила нос, словно задумавшись над вопросом:

– Да, пару раз.

– Правда? – переспросил Тодд, очевидно надеясь, что Джорджии есть чем его удивить.

– Конечно, – продолжила она, – он был членом семьи.

Тодд наклонился ближе, чтобы не пропустить подробности.

– Если хочешь, могу рассказать тебе пару баек из склепа, – предложила она игриво.

Помню, я рвала и метала из-за того, что она зарабатывала популярность, выдавая «секреты» семьи, но в конце концов решила: пусть все идет как идет. Джорджия есть Джорджия, чего еще от нее ждать. И потом, нельзя винить человека за то, что он старается выжить. То же можно сказать и о моих бывших друзьях, которых у меня всегда было немного. Почти все они отреклись от меня, как только новость о преступлении облетела школу. Нет, были и те, кто пытался поддержать и утешить. Особенно Анна Стивенс, моя лучшая подруга. Бывшая. Я сама оттолкнула Анну, зная, что для нее лучше всего держаться от меня подальше. Надеюсь, ей это помогло.

Джорджия проплывает вокруг кухонного стола и усаживается на стул.

– Думаю, у нас отличные шансы выиграть. Это будет историческое зрелище. Ты должна прийти, мам!