Так Тим за ней и ухаживал.

Мод ненадолго одна, сидит в постели, голая, как яйцо, ступня в гипсе, ни часов, ни браслетов, никаких украшений, кожа подсвечена древним городом, подразумеваемым за окном.

Спальня ее – где ничего лишнего, как и во всей квартире, – обогревается электрическим и, вероятно, пожароопасным масляным радиатором, который напитывает теплом только восходящие потоки воздуха вблизи своих серых плавников. Мод хорошо переносит холод. Столько часов на шлюпке в галечных прудах, на Темзе, у морского побережья. Мокрые шорты, мокрые ноги. И все прочее: отбитые пальцы на ногах, на ладонях ожоги от канатов, парус отвешивает оплеуху, на бедре пионом расцветает синяк – поскользнулась на водорослях в эллинге.

В школе она ходила в секцию дзюдо. Занятия проходили в стальной хижине Ниссена на территории школы для мальчиков через дорогу. Вентиляции там не наблюдалось, окошки запотевали и текли зимой и летом. Тренер был немолодой мужик по фамилии Ролинз, некогда европейский чемпион, но на памяти Мод уже полуинвалид, на тренировках безостановочно курил, руки огромные, красные, смертоносные. И как же там воняло. Бум-бум-бум, говорили тела, падая на маты. Как осуществить захват, как поставить ноги. Равновесие – твой секрет, а противник угадывает его, улавливает. Ролинз видел, как Мод не уступает, не боится девчонок крупнее себя, никогда не сдается, даже если разумнее сдаться. Одно время подозревал в ней эту ненормальность, без которой в боевых искусствах никуда. Она напоминала Ролинзу собаку – была у него собака, погибла под машиной, порой он эту псину вспоминал. Когда Мод вывихнула палец при тай-отоси[4], спросил, не вправить ли ей вывих прямо тут, на мате. То было очередное испытание. У Ролинза все было испытанием – так он проверял, кто ты есть. Она кивнула. Он взял ее белую руку своими красными, и за пеленой дыма зажатой в зубах сигареты глаза его были безумны. Ты только гляди на меня, сказал он, гляди на старика Ролинза, и она послушно глядела, а его большие пальцы нащупывали сустав.

Тим окликает ее из-за двери:

– Ты там как, Мод?

– Нормально, – отвечает она.

– Войти можно?

– Да.

Он открывает дверь.

– Уй-й, господи, – говорит он. – Прости, пожалуйста.

Он краснеет, она нет. Проходит несколько секунд.

– Я тут побуду, – говорит он.

В июле едут к его родителям. Выясняется, что росли в сотне миль друг от друга, в соседних графствах, только она в доме ленточной застройки – полупромышленный город, транспортный узел, – а он средь широких полей, конюшен, рощ и лужаек. (Охотники пересекают земли его родителей за двадцать минут – череда ало-черных всадников, грязь из-под копыт – шрапнелью.)

Машина скачет по подъездной дороге. Грядет летний прием у Рэтбоунов, и во дворе уже непринужденно приткнулись четыре автомобиля, больших и заляпанных. Всю дорогу от Бристоля Тим рассказывал о своей семье. Чем ближе к дому, тем яснее ему становилось, что Мод с ними не поладит, не полюбит их, решит, что они чудны́е, трудные. Неприятные.

– Ты потом и говорить со мной не захочешь, – пророчит он. Затем: – Пожалуйста, груби сколько хочешь. – И наконец, решительно: – Они даже не заметят.

В прихожей – если это она, комната (с отдельным камином) расположена за парадной дверью (если это парадная дверь) – собака носом тычется Мод в промежность, а собачки поменьше грызут ее туфли. Старые газеты, поводки, два десятка шляп, от соломенных канотье до вощеных кепок. Вощеные куртки, ряды перевернутых сапог в галошнице, к окну прислонился стек. В хрустальной вазе дюжина патронов с медными донцами – словно кто-то высыпал мелкую монету из кармана.

Между прихожей и кухней – другие комнаты, которым дарована свобода попросту быть комнатами. Собачьи корзинки, кресла, стол на вид еще старше дома. Из кресла за Тимом и Мод следят бельма очень дряхлого пса. Мать Тима в кухне. Возится с мукой и жиром, погрузила руки в стеклянную чашу. Высокая женщина, волосы хинные, тугая коса, французская. Платье цветастое, лакированные сапоги на шнуровке, мясницкий передник. Она подставляет Тиму щеку, улыбается Мод.

– У меня руки холодные, – говорит она. – Для выпечки самое оно.

Появляются дети – два мальчика и девочка, самому старшему лет восемь. Они гоняются друг за другом, но при виде Мод внезапно берут себя в руки. Девочка протягивает ей ладошку:

– Я Молли. Это Иш, а это Билли. Вы подруга Тима?

Приходят их родители – Тимов брат Магнус и его жена, бывшая модель.

– Время пить джин? – осведомляется брат.

Они с Тимом хлопают друг друга по плечам. Магнус смотрит на Мод, поздравляет с благополучным прибытием в дурдом. За кухонным окном на ослепительной лужайке две девочки с тяжелыми косами играют в крокет. Молотками орудуют без малейшего изящества. Над кошеной травой свистят шары.

Выясняется, что и впрямь время пить джин. Магнус двадцать минут готовит напитки, режет лаймы, дробит лед в чистом кухонном полотенце, отмеряет, перемешивает.

Пес с занавешенными глазами взобрался на скамью и грызет печенье, украденное с блюда. Гримаса у него при этом – как у мученика на полотне религиозной тематики.

Заслышав аэроплан – тоненькое жужжание, – дети высыпают на улицу. Следом Тим выводит Мод. Все идут к конюшням. Аэроплан исчез, но внезапно появляется вновь, в тридцати футах над дорогой, скользит над верхушками деревьев, затем над изгородями. Жена Магнуса созывает детей, но голоса не слышно. Они бегут к полю за конюшнями, машут. Аэроплан мягко падает на траву, подскакивает, выравнивается, тормозит и с разворотом катит к конюшням. Крошечный самолетик, серебристый и трепетливый. Останавливается неподалеку от толпы взрослых и детей. Дверца распахивается, из кабины выкарабкивается крупный человек.

– Сколько баллов за посадку? – кричит он.

Тим говорит Мод:

– Познакомься с папой.

Обед долог, шумен. У всей семьи манеры за гранью манер. Блюда вкусны, искусны. Вино в графине, пестрая коллекция хрустальных бокалов. Мод посадили рядом с отцом Тима. Мистер Рэтбоун, говорит она, а он отвечает, что сойдет и Питер, или мне что, звать вас мисс Стэмп? У него красные вельветовые штаны, густой венец седых волос, обветренное и безупречно выбритое лицо, а голос словно бездонный и с легкостью заглушает все прочие голоса. Утром он пролетал над Солсберийским собором и гордится тем, что порожден нацией, которая его построила. Вроде была, говорит, такая королева, которую звали Мод, нет? Вышла за кого-то из Плантагенетов[5]. Он расспрашивает ее о работе в университете, об исследованиях. Она рассказывает – старается, впрочем, покороче. Заживление патологических повреждений, восстановление тканей, особенно у пожилых.