даже про­тиводействовать смешанным бракам, во избежание «ожидовления крови»; вообще надо создать непроходимый барьер между еврей­ством и германством. Для евреев как «низшей расы» нужно создать новое египетское рабство, низвести их до степени париев. Дюринг возвел в доктрину свою личную манию преследования со стороны евреев и заразил общество микробом «иудеобоязни», иудеофобии в буквальном смысле.

Так повторилось в Германии конца XIX века движение, озна­меновавшее его первые десятилетия, повторилось в худшем виде и стало более интенсивным. Рюс, Фрис и Паулус воскресли в образах Штеккера, Марра и Трейчке, а бешеная юдофобия Дюринга не име­ла даже своей параллели в прошлом, если не считать теории памфле­тиста Гундта-Радовского (том II, § 2). Вскоре повторилось и погром­ное hep-hep 1819 года в событиях 1881 года, который является роко­вою датою в истории обеих частей европейского еврейства — запад­ной и восточной.

§ 2 Попытки самозащиты: отречение от национального еврейства

Как реагировало еврейское общество на первые вспышки анти­семитизма? Культурно ассимилированное, лишенное национально­политической организации, оно имело только плохой суррогат орга­низации в своих «синагогальных общинах» («Synagogengemeinden») большая часть которых была объединена в «Германско-израелитский союз общин» («Deutsch-israelitischer Gemeindebund»). При первых признаках антиеврейского движения союз принял решение бороться против него всеми легальными способами путем подачи жалоб ад­министративным и судебным властям на агитаторов, призывающих к преследованиям и погромам. В 1879 году, после появления памфле­та Марра, правление «Союза общин», находившееся тогда в Лейп­циге (позже оно переместилось в Берлин), обратилось в саксонское министерство юстиции с просьбою принять меры против опасной агитации. В ходатайстве указывалось на возможность применить к агитаторам имперский закон против «общеопасных стремлений со­циал-демократов», так как Марр и его сподвижники натравливают массу на евреев как капиталистов и движение может направиться про­тив класса имущих вообще. Ходатайство союза осталось без послед­ствий, так как из всех правительств Германии саксонское было из­давна наиболее юдофобским. Ни к чему не привело одновременное обращение союза и к князю Бисмарку. Канцлера просили не об офи­циальном воздействии, а только о том, чтобы он «высоким мораль­ным авторитетом своего слова указал путь права и гуманности смя­тенному и ложно направленному общественному мнению». Бисмарк не удостоил просителей даже прямого ответа, а только поручил на­чальнику своей канцелярии сообщить, что их «письмо касательно агитации против евреев получено». С явным презрением отнеслось прусское правительство к попыткам еврейской общины в Берлине обратить его внимание на антисемитскую опасность. Три раза (1879— 1880 гг.) обращалось правление общины к министру внутренних дел Эйленбургу с письменным заявлением о необходимости при­нять меры против «агитации, нарушающей общественное спокой­ствие», имея в виду безобразное поведение сторонников Штеккера и Марра в столице; но министр не отвечал. Тогда сам председатель правления Магнус отправился к министру для личных объяснений, но получил в канцелярии грубый ответ, что министр не может вхо­дить с просителем в объяснения. На новое письменное заявление правления министр наконец ответил, что берлинская община не упол­номочена подавать жалобы от имени всех евреев Пруссии, а госу­дарственная власть не может препятствовать публичной «критике» существующих религиозных обществ, как, например, в выступлени­ях «Христианско-социальной партии» (июнь 1880 г.).

При таком отношении со стороны тайных покровителей Штеккера еврейские деятели должны были бы понять, что не хождением по канцеляриям, а открытой политической борьбою еврейство мо­жет добиться уважения к своим правам, — но на это не хватило граж­данского мужества. Представители германского еврейства решили воздержаться от всякой контрагитации и соблюдать спокойствие, чтобы еще больше не рассердить врагов. В конце 1880 г. «Союз об­щин» разослал циркуляр: «Как должен еврей держаться по отноше­нию к антисемитскому движению?» То было пастырское увещание, которое должно было убедить всех, что у евреев больше евангель­ского смирения, чем у ратоборцев «христианского государства». «Как ни больно, — говорилось там, — всякому мыслящему и чувствующе­му из наших единоверцев видеть, как распространяется вновь искус­ственно возбужденная религиозная и расовая ненависть, — пусть, однако, не ожесточится сердце его против христианских сограждан, пусть не слабеет его рвение в исполнении своих гражданских обязан­ностей! Это время испытания, которое учит нас ценить истинных друзей и заступников, должно также приучить нас осмотреться на самих себя». Дальше говорилось о любви к труду, необходимости соблюдать честность в торговле во избежание «chilul haschem», о том, что можно быть «верными немцами» и вместе с тем преданными сы­нами синагоги, и т. п. Сам по себе призыв к нормализации еврейской хозяйственной жизни путем усиления в ней трудового начала был очень симпатичен, но в связи с призывом к политическому смире­нию он свидетельствовал о бессилии и некотором сознании своей виновности.

Оставалась еще литературная борьба. Идеологи антисемитиз­ма доказывали, что еврейство есть инородное тело в государствен­ном организме Германии, — нужно было поэтому доказать против­ное. Это можно было делать 'bona fide, ибо вожди еврейской интел­лигенции искренно считали себя немцами по национальности. И вот начались декларации отречения от национального еврейства. Пер­вым выступил с такой декларацией профессор Берлинского универ­ситета Мориц Лацарус, бывший председатель реформистских си­нодов (том II, § 37). В декабре 1879 г., после учреждения «Антисемит­ской лиги» и появления академического памфлета Трейчке, он выс­тупил в публичном собрании в Берлине с обширным докладом, вскоре напечатанным под заглавием «Что такое национальность?» («Was heisst national?»). Научно-психологическими доводами этот творец теории «Völkerpsychologie» силился доказать, что сущность нации заключается не во внешних признаках происхождения или языка, а в субъективном сознании общности с данной национальной группой. Евреи в Германии, которые и по языку давно стали немцами, созна­ют себя таковыми в силу духовного влечения. «Мы немцы, и только немцы, когда говорится о категории национальности; мы принадле­жим только к одной нации: германской...» Будучи и по языку и по самосознанию немцами, исповедующими иудейскую веру, евреи дол­жны занимать в Германии такое же место, как немцы-католики сре­ди немцев-протестантов. Однако и это решительное отречение от еврейской национальности не произвело надлежащего эффекта. В сво­ей третьей полемической статье в «Preussische Jahrbücher» Трейчке возразил Лацарусу, что протестантство и католичество как ветви христианской религии могут уживаться в германизме, между тем как «иудейство есть национальная религия искони чуждого нам племе­ни». Это был удар не в бровь, а в глаз, и причиненная им боль заста­вила Лацаруса призадуматься, как это видно из его позднейшей «Эти­ки иудаизма».

Не больший успех имела и брошюра еврейского политика, чле­на рейхстага Людвига Бамбергера «Германизм и еврейство» («Deutschtum und Judentum», 1880). Автор уже на первой странице выражает свое негодование против тех, которые не оценили «этой удивительной способности (евреев) к ассимиляции, к отречению от своего и воспрятию чужого». Он опасается, что крики антисемитов отпугнут тех, которые