— Это все следователям нужно, — потрепав парня по плечу, расхохотался Нгоно. — А мы не следователи, мы — уголовка, нам кражи раскрывать надо. Так где?

— Он, румын этот, гей, кажется…

— Кажется?

— Ну, похоже на то. Бывает, с мужчинами трется, через Мориса… Так что у отеля его как раз встретить и можно.

— Хорошо. — Стажер кивнул. — Другого точно не знаешь?

— Говорю же, в первый раз видел!

— Отлично, — Нгоно довольно улыбнулся. — Разыщу этого Башу, потолкую. Напарник как раз из отпуска явится. Теперь про парашютиста рассказывай!

— Про… кого? — Сенегалец вытаращил глаза.

— Шучу, шучу! — расхохотался стажер — А ты что, радио не слушаешь?

— Так нет у меня его.

— Короче, пропал тут у вас один… Даже не у вас — в Порт-ан-Бессене. Двадцать пять лет, брюнет, зовут Анри Лерой. Красный параплан с желтыми нормандскими львами.

— Что, и львы тоже пропали? — шепотом поинтересовался Ману.

И точно, не шутил, на полном серьезе спрашивал! Что ж, разные люди бывают.

— Насчет львов ты, парень, не парься. А вот если про парашютиста что услышишь, дай знать. Телефон мой помнишь?

— Не, номер у вас длинный, а записывать я боюсь.

— Хм… — Нгоно задумчиво почесал затылок. — Тогда вот что: в комиссариат звони, в Кан. Скажешь, что для меня информация.

— Хорошо, господин Нгоно, я так и сделаю.

— А вообще, я и сам тебе звонить буду. Мобильник-то не потерял еще?

— Нет, господин Нгоно, не потерял. — Сенегалец вдруг улыбнулся. — А знаете, почему я вам помогаю? Нет, вовсе не потому, что боюсь… Просто вы — как и я — африканец.

Ха! Сказал! Да мало ли во Франции африканцев?!

~~~

После беседы настроение стажера резко улучшилось. Еще бы — можно сказать, раскрыл кражу… Ну, почти раскрыл. Что осталось-то? Притащить в участок этого Башу да допросить как следует. Инспектор Мантину на такие дела мастер. Потому, наверное, и до сих пор в провинции трудится.

Итак, что теперь делать-то? Дождаться вечера, подъехать к отелю «Дюгесклен», подкараулить Башу… И сколько его там караулить? Лучше позвонить Ману вечерком, часиков в восемь-девять. Нет, в девять не стоит — сегодня же встреча! Профессор, Луи, русские…

А Башу прижучить бы надо! Чувствуется, на нем уж точно не одна эта кража! Да и вообще — несовершеннолетний гей! Человек для вербовки в агенты очень даже перспективный. Вот уж точно: не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Искал парашютиста, а нашел… Много чего нашел для дальнейшей работы!

Стажер уже успел надеть туфли и как раз подходил к автостоянке, когда в кармане зазвонил телефон, как всегда яростно и неумолимо.

— Алло… Что? Уже! Ну просто здорово! Где-где? В Изиньи?! Отлично, я как раз рядом. Диктуйте адрес! Что? Не оставил. Ах, только телефон… ну давайте же, давайте, сбросьте эсэмэской. Спасибо! Большое спасибо от лица полиции и от себя лично!

Звонили с местной радиостанции, той, что крутила не только рэп, но и кое-что получше. «Нуар Дезир», например, Калогеро, «Племо», «Астонвилла» и множество мелких местных групп, известных разве что на узкой полоске берега от Изиньи до Арроманша.

Нашелся-таки свидетель, некий господин Жак Ив Фернье, художник Ага, вот и sms с номером телефона. Нгоно тут же и позвонил, чего ждать-то?

— Месье Фернье? Вас беспокоит инспектор Амбабве, уголовная полиция. Да-да, по поводу увиденного вами парашютиста. Мы бы могли встретиться? Да, у вас в Изиньи. Диктуйте адрес. Ах, рисуете на пленэре. А где? Понял: набережная, Порт-де-Плезанс. Через пятнадцать минут буду!

Странный голос был у художника, тоненький, будто женский. Хорошо хоть ехать близко.

Телефонным беседам стажер, как и любой полицейский, не очень-то доверял. Всегда лучше побеседовать глаза в глаза, если уж есть такая возможность.

~~~

Ровно через четверть часа Нгоно парковал авто у Порт-де-Плезанс, рядом с местом для пикника на свежем воздухе, обозначенном соответствующим знаком — вилка и нож.

Художник на набережной оказался один. Он стоял у мольберта с палитрой в руках и смотрел на проплывавшие по каналу яхты. Худенький, небольшого роста, в красной рубашке и белых коротких брюках…

И рисовал неплохо! Прямо Эжен Буден, уж его-то в Нормандии все знали. Как и Клода Моне.

Посмотрев на мольберт, Нгоно смущенно покашлял. Художник обернулся… Господи, это мальчик! Лет двенадцати, с копной темно-русых волос и светлосерыми большими глазами.

— Привет.

— Здравствуйте.

— Ты, случайно, месье Фернье не знаешь? Художника.

— Месье Фернье — мой отец, — улыбнулся мальчишка. — Но он морской инженер, а не художник. А художник — я!

— Постой-ка! А тебя не Жак-Ив зовут?

— Жак-Ив. Как Кусто. Легко запомнить.

Боже, так вот почему голос-то…

— Это не ты звонил на радио? По поводу парашютиста?

— Я! — Парнишка моргнул. — А вы, значит, тот самый инспектор.

— Ну да, с которым ты пятнадцать минут назад разговаривал!

— Добрый день, — снова поздоровался Жак-Ив. — Так мы куда пойдем?

— А никуда! — Стажер беззаботно махнул рукой. — Здесь и поговорим, если, конечно, ты не против.

— Нет, не против.

— Ну и отлично! Рассказывай, Жак-Ив, где и когда ты этого парашютиста видел?

— Вообще-то они парапланеристами называются. Это ж не совсем парашют, то есть парашют, конечно, но особый. Ой! Я, наверное, что-то не то говорю?

— Рассказывай, рассказывай — очень интересно послушать.

— Правда?! А мама говорит, я как помело болтаю. Просто без умолку!

— Я весь внимание, — ободряюще улыбнулся Нгоно.

— Это в Пуант-дю-Ок было, знаете, рядом с Грэндкамп-Мэзи. Там со Второй мировой войны много всяких укреплений осталось. Я их и рисовал. А еще закат, больно уж он был красивый, особенно с холмов. Специально туда на велосипеде приехал, с мольбертом, с красками…

— Там же мемориал, кажется… — припомнил стажер. — И еще американское кладбище.

— Да-да, всех погибших при высадке союзников. Омаха-бич!

Омаха-бич… В целях конспирации так союзники места высадки называли — Юта, Омаха, Голд, Джуно. Сорок четвертый год, война. От Нижней Нормандии места живого не осталось, одни развалины.

— Ох, извини, я, кажется, перебил.

— Ничего. Так я продолжу? Ну вот. Времени было примерно восемь-девять вечера. Солнце уже заходило — такое потрясающе красивое, знаете, и в море отражалось… Играло, сверкало на волнах. А небо, небо было синим, высоким, и уже загорались звезды, правда еще бледные, словно бы неживые. А облака-то какие плыли! — Юный художник восторженно взмахнул кистью, едва не забрызгав модный стажерский пиджак. — Сверху белые, словно сахарная вата, чуть ниже бежевые, а в самом низу — золотисто-оранжевые от солнца! А временами — вы, месье, не поверите — вдруг становились изумрудно-зелеными! Именно таким вот цветом и сверкали! Чудо! И словно бы такой узенький лучик, тоже зеленый! Я глаз не мог оторвать… Тут он и появился, парапланерист этот!