не запредельная дистанция. Сейчас мы её наведем, а как потеху затеем, будешь лупить вслепую. А может, они сами кострами тебе цель подсветят, тогда полегче будет.

— Дорд, только без самодеятельности.

— Кто бы говорил, отец! Пока не зачищу заслон перед воротами, сидите тихо. Как в калитку постучимся, выпускай гонцов, а мы пойдем к лагерю. Через полчаса после этого начинай обстрел.

— Достал уже отца учить! Сколько можно одно и то же повторять?

— Это я от волнения. Мне же там крутиться в ночи, не так пойдет, и не убегу от толпы.

— Думаешь, ждут тебя?

— Однозначно. Все уже знают, как мы воюем. Они меня две ночи ждут и ругаются, что не иду. Сто гульденов готов поставить, что так и есть.

— Дорд, может, всё-таки возьмешь Жана с собой? А то, как я его отцу в глаза смотреть буду? Мол, берег его сына, не дал проявить себя в деле, рыцарем стать настоящим…

— Нет уже, мне сейчас не подвиг нужен и не герой среди бойцов, а трусливая расчетливая скотина, которая так за свою шкуру переживает, что всех убить готова.

— Ну да, ты и сам точь-в-точь такой. Сидишь за стеной и вообще не рискуешь.

— А что, я рискую чем-то? Какой в этом риск, когда тебя ждут в одном месте, а ты бьёшь в другое? Это расчет называется, когда прыгаешь в яму с гадюками от стаи львов. Главное, чтоб гадюки за своего приняли.

— Ну ладно, дождемся ночи, а там видно будет.

— Точно! Нам вообще спешить некуда, запасов в достатке, мы у себя дома. Сейчас еще похулиганим, совсем хорошо станет.

Закатное солнце собиралось красиво подсветить сосны на горизонте и облака над лагерем противника, но у него ничего не вышло — всё небо было забито тучами. Это здорово, темнее будет, а темнота друг молодежи, как говорили в моём классе. В том самом, в котором я ухитрился два срока оттрубить, благо со второй ходки досрочно соскочил в обком ВЛКСМ.

Воспоминания эти показались такими странными. Какой обком, какая школа? За шестьдесят с лихреном лет жизни произошло столько всего, что даже странно, как не сбрендил окончательно. Кстати, имевшие место в первое переселение души мысли о невозможности происходящего и версия о дурке, где лежит моё бренное тело, ушли напрочь. Происходящая вокруг дичь оказалась настолько нелепой, что даже мысли такой нет — не может мой мозг сгенерировать весь этот бред. Однозначно, он не мой. Словечко из лексикона одиозного политика по фамилии Жириновский. Тот еще дядька, бессмертный и бессменный предводитель придворного паноптикума. Так и егозит, небось, в своей реальности, штампует перлы, достойные вечности.

— Дорд, а что вы с оруженосцем мутили сегодня?

— А вон он стоит, его и спрашивай.

— Ваша светлость, Жорж велел мне упражняться с магией воды, я согласно его указаниям извлек её из спиритус вини.

— Какой Жорж, какая вода?

— Жоржем он велел его называть на полонский манер в своём доме, я и перепутал. А вода, как оказалось, есть практически везде. Их милость сказали, что моей магии нет преград в мире. Во как.

— Тьфу на вас с вашими завиральными идеями! И ты поверил?

— Отец, у Жана хорошо получается изымать воду и направлять по своему усмотрению откуда хочешь куда угодно, парень делает успехи. А в твоём спирте оказалось примерно двадцать — двадцать пять процентов воды, четвертая-пятая часть. Мы её удалили из образца, теперь там чистейший спирт высшей взгонки.

— Что, еще крепче? Это же пить невозможно!

— Его и раньше пить нельзя было без тренировки. Зато теперь все свойства этой жидкости усилились. И лечебные настои сильнее будут, и средство от заразы в ранах тоже. А знаешь что! Если в спирте растворить жир, то получится… страшное дело! Если этим облить что-то или кого-то, то гореть будет так, что и не потушишь!

— Горючая жидкость? Как земляное масло?

— Лучше. Или хуже, тут для кого как.

— И в каких пропорциях их смешивать?

— Не знаю, отец, надо экспериментировать.

— Вот мы и поэкспериментируем. Сегодня же поставлю людей.

— Угу, только аккуратнее, народ не пожгите.

— На лету схватываешь, Дорд, о том же думаю. Если на головы штурмующих вылить да подпалить дистанционно, то сколько за раз врагов сжечь можно будет…

Так или иначе, но ночь нашего шоу наступила. Участники акции уже извертелись в ожидании, кроме меня, я давно такие воспринимаю как-то без ажиотации. Ну набег, ну опасно, не повод для восторгов и упоения битвой. Честное слово, когда в первом реальном бою поучаствовал, сразу прошло удовольствие от исторического фехтования. Какое удовольствие, какое фехтование?! Меня убить хотят гады, и обязательно убьют, если я их первый не урою. Ни тебе спортивного азарта, ни радости от победы над сильным противником. Другая радость — что жив опять остался.

За прошедшее время мы успели не только подготовить веревки для спуска со стены, но и потренироваться в самом спуске. Удивительное дело — в этом мире не знали стальных карабинов для альпинизма, пришлось объяснять кузнецу, чего я хочу, а потом еще и зачаровывать сталь для придания ей требуемых свойств. Местные умеют производить пружинную сталь, но делают это муторно, дорого и выходит нормально через раз. Три раза рассказывать не пришлось, что гораздо удобнее пристегнуть свою сбрую к кольцу на веревке, чем обвязываться, а потом развязывать веревку. Хоть и дороже. Удобство всегда стоит денег, но на войне оно иногда экономит жизни. Над стеной невидимая в ночи свесилась стрела крана, используемого для ремонта, строительства и защиты стен при осаде. Все механизмы этого ручного безобразия были заранее смазаны и проверены, веревки осмотрены и испытаны — не люблю, когда планы рушатся под собственным весом на гнилых веревках.

Спустились сами, спустили понтон, переправились через канаву группами по три человека. Можно было попробовать и по четыре, но зачем рисковать по ерунде? В рейд отправился весь «десяток» в количестве восемь бойцов плюс я без оруженосца. Добровольцев не искал, да и не думаю, что кто-то был против — добычу мои бойцы любят все, под моим началом готовы в любую переделку. Ну да, этих я в самоубийственную атаку не посылал, они уверены, что их командир с головой дружит. Из оружия у нас маленькие щиты, мечи, кинжалы и луки. Арбалеты брать я запретил, они недостаточно тихо стреляют, для нашей