«Ох, неспроста! Чует сердце перемены великие. Только добрые ли?»

Скрипнула дверь, и в светёлку зашла статная матушка. Одним лишь своим строгим взглядом она прогнала помощниц. Квета сей же миг оставила ленты и пошла вон из светёлки. Млада быстро последовала за ней. Проводив девок взглядом, Омелица приблизилась к дочери. Владислава медленно поднялась со скамьи, встречая матушку.

«Сейчас всё и узнаю…»

Матушка взяла руки дочери в свои ладони, погладила по белой, нежной коже, крепко сжала.

— Вот и пришло твоё время… — проговорила мать и улыбнулась грустно.

Влада подняла на Омелицу полные непонимания глаза.

— Пришло время тебе всё узнать… давай присядем, — Омелица поманила дочь на лавку у стены, усаживаясь среди нарядных платьев, что девки успели собрать для Влады.

Владислава присела рядом, ожидая разъяснений.

— Князь Будевой, он… твой отец.

Влада хлопнула ресницами, пытаясь уразуметь услышанное, а внутри всё упало, и показалось, что душа на миг оставила её тело, а потом сердце быстро застучало от сильного волнения.

"Новость так новость. Ничего не скажешь".

— Но как же?.. — проронила Влада. — Почему молчала, матушка?

— Не думала, что Будевой явится в земли наши. Давняя это история… — сказала мать, погружаясь в воспоминания. — Тогда мне было столько же вёсен, сколько и тебе сейчас, — Омелица улыбнулась тонкими губами и погладила Владу по зардевшей щеке.

— Зачем князь хочет забрать меня? — спросила Владислава, не откладывая. Узнать это куда важнее.

Матушка взяла алую ленту, расправила, осторожно погладила по шёлку, да так любовно, что Влада загляделась.

— Сосватал он тебя, дочка.

Внутри Владиславы так и ёкнуло.

— Много власти сейчас у Будевоя, забот много, со всеми дружбу он ведёт и о мире со здешними князьями договаривается. Дочерей его на всех не хватает, вот за тобой и приехал. Сосватал он тебя молодому княжичу Мирославу, сыну князя Святослава, что в Кавии ныне правит. Далеко, не спорю, к самому Холодному морю путь лежит, к крепости его. Но тебе-то радость за княжича пойти, всё лучше, чем за наших деревенских, тебе — девице не простой… Будешь жить в хороминах высоких. В богатстве, при дворе княжеском.

— И со скуки помирать, — помрачнела Владислава.

Но воле князя никто не смел перечить, слово его — закон, и Владе остаётся только подчиниться. Пусть даже и отец, но кто знает, не сошлёт ли он в темницу её и матушку?

— Лес — мой дом, как же я уеду из дома своего? Там не погуляешь по полю, не забредёшь в леса. Наслышана я, что в Саркиле кругом грязь, и навоз конский прямо под ногами, а улочки настолько людны и шумны, что не пробиться вовсе. Разве будет мне радость от этого? Нет. Милее леса, лугов, да рек нет ничего. — Владислава говорила, а у самой сердце сжималось, а глазам горячо становилось. — Да и без тебя как мне, Матушка?! — воскликнула Владислава и заплакала, сама не ожидая того.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Говоришь, как истинная обавница, и горжусь я тобой. Но будет тебе. Погорюешь и успокоишься. Всё наладится, уж мне-то ли не знать. Потом сама скажешь — а чего же плакала, слёзы проливала? Хотя, знаешь, плачь. Лучше сейчас, нежели потом. С лёгким сердцем поедешь. Ну, иди же ко мне.

Омелица обняла Владиславу, погладила по спине, сжала плечи, заговорила:

— Будевоя я нашла у острога в лесу, раненным. Его рать разбили тати, порубили всех, только князь и остался в живых. И если бы не я, так и сгинул бы в чаще лесной. Выходила его. В той избушке, у ручья которая…

Владислава помнила брошенный сруб у тихой заводи. Там ещё баня, в ней-то часто в отрочестве с подружками собирались, чтобы погадать на зелёные святки да в русалии дни, а как тати-веренеги полезли на Саркилские земли, так и ход туда накрепко позабыли.

— Будевой не знал, что понесла я, о том я не сказала ему, но меня с собой звал, в жёны хотел взять… Полюбилась я ему сильно… — матушка помолчала. — Я не пошла. Навела разлучницу, он меня и забыл. А я здесь осталась. А потом родилась ты, — погладила она по так и не заплетённым волосам Влады.

Владислава удивилась.

— Что же ты, не любила его? — посмотрела она на мать заплаканными глазами.

Матушка обратила на дочь затуманенные глаза, в которых читалась печаль глубокая.

— Обавница никогда не понесёт от нелюбимого мужчины, — сказала она севшим голосом. — Какой ей прок от этого? Родить несчастное дитя и обречь на судьбу тяжёлую? Всяк знает, кто рождён не в любви, счастья в жизни не имеет. Путаны будут дорожки его, да туманны помыслы. Не будет знать покоя и своего места дитя, рождённое не в любви.

— Почему же тогда не пошла с князем? — называть его отцом Влада не решалась.

Матушка помолчала, а потом сказала:

— Ежели я была бы кровей знатных, то пошла бы. А так просто испугалась. Страшно было, как и тебе сейчас, но я-то одна была, и благословение мне на узы эти никто не мог дать. Испугалась княжеской знати Саркила. Как бы встретили они лесную гостью? Вдвойне было страшно, когда я носила тебя под сердцем. Вот и осталась в остроге, в глуши лесной. Но ты — другое дело, ты рядом с отцом будешь, не забывай об этом, — сказала назидательно Омелица. — Благословение даю тебе своё. Поезжай, так лучше будет. Когда рядом веренеги грабят и жгут остроги, тебе хорошо под защитой быть, девице молодой, и мне спокойнее. Увидишь город стольный. Поживёшь жизнью другой.

Омелица выпустила Владу, взяла ленту шёлковую, расправила. Перекинув косу Влады через плечо, принялась неспешно вплетать. Руки матушки как у девицы молодой, а всё потому, что трудилась матушка мало, всё больных выхаживала, а потому всегда в чистоте да с нежной кожей. Целительница из матушки сильная. Ходили к ней за помощью не только соседи, но и чужаки с дальних деревень и селений. За исцеление же благодарили её кто мешком муки, кто телегой сена, кто ягнёнка приведёт, иные, кто побогаче — купцы али воеводы — драгоценными украшениями, да тканями дорогими одаривали. На длинных, тонких пальцах матушки поблёскивали серебряные кольца с символами различными, узорами чудными зверей неведомых, выточенные кудесником умелым. Но то не в знак благодарности подарены, а в знак любви. Влада могла с лёгким сердцем покинуть матушку, ибо та жила сыто и в достатке. Да и в мужской заботе и силе не обделена. Есть у неё вдовец, кузнец Огнедар с соседней деревеньки. Подарки его сродни этих серебряных колец и носила матушка, а если носит, значит, люб ей кузнец.