в душе всех присутствующих ненависть к ней, но она только ругалась на них, требуя оставить ее в покое. Кормил, пеленал и мыл меня только персонал, бабушка сослалась на неадекватность роженицы, хорошо приплатила за это. Все надеялись, что мама одумается, но чуда не случилось. Сейчас мамино терпение лопнуло, и она решила отказаться от меня, отдав хоть кому- то.

Дойдя до первого же служителя церкви, она потребовала позвать отца Игната. Жестко, грубо, без приветствия. Меня бы за такое она точно побила. Ведь старших нужно уважать, всегда относясь к ним почтительно. Мужчина если и удивился, но только кивнул и попросил подождать в беседке. Наверное, не хотел всеобщего внимания проходящих мимо мужчин и женщин, раз указал на самую дальнюю от нас беседку, но мама пошла туда также решительно, таща нас с чемоданом на прежней скорости.

Внутри беседки я села на лавочку без маминого приказа, сложила руки на коленках, и опустила глаза в пол. Сегодня было тепло и я одела белое платье с вышитым красным маком на подоле, подходящее под мои единственные белые туфли. Мама не сложила в чемодан грязные вещи, а только те, что были в комоде, куда я складывала чистую, новую одежду. Я смогла выбрать одежду из того, что лежало на стуле возле кровати. Туда я вешала то, что уже одевала, но не пачкала. В нашем доме стирали только в выходные дни, и дядя Эдик не любил, когда в ванной была полная корзина чужого грязного белья. Он вообще все делил на общее и свое. Покупал вкусный сыр только для себя, а нам давал его только если у него было хорошее настроение. В остальное время мама смазывала для меня бутерброды дешевым плавленым сыром, который крошился, и говорила, что на другой у нее нет денег. По ее словам, мое содержание сжирало все ее деньги, заработанные в магазине, торгующем нижним бельем. И раз меня кормили в саду, то нечего просить еще и дома еду.

Когда была жива бабушка, она всегда накрывала ужин и давала вечерний чай с печеньем перед сном. Сперва было тяжело ложиться спать голодной, но потом я привыкла. Да и хорошая нянечка в саду всегда давала добавку молочной каши за завтраком. Ведь не все дети ее едят, а кого- то кормят дома родители. Выливать еду в унитаз она не любила, вот и щедро раздавала оставшуюся кашу тем, кто просил добавку.

– Ну наконец! – воскликнула мама и я вскинула голову, желая знать кто так сильно ее разозлил. – У меня нет лишнего времени! Могли бы и поспешить.

– Я вижу вас первый раз в жизни, почему я должен торопиться, откладывая свои дела? – в беседку зашел мужчина в одежде священника.

Он выглядел молодо, но в его душе было что- то не так. Я такое раньше видела, но спросить, почему одни люди отличаются от других, могла только у бабушки. А бабушка обещала рассказать позже, но не успела. Маму злили мои вопросы, ведь она не замечала отличий вообще, даже когда я показывала ей пальцем на конкретного человека.

– Наглая ложь. Я видела вас тут в прошлом году, когда приезжала на крещение сына подруги. Вы один из них, из нечисти. Такой сильный, что я вас с большим трудом, но различаю, а эта видит и чувствует. И я требую, чтобы вы забрали ее к своим и освободили меня от ее заскоков. Она уже сейчас должна отправиться на обучение! С ней невозможно жить! – распылялась мама, тыкая пальцем в мою сторону.

Священник внимательно посмотрел на меня, а я решилась рассмотреть его более подробно. Черные короткие волосы, карие глаза, бледная кожа и алые потрескавшиеся губы, невзрачная однотонная одежда… Ничего примечательного. Однако, я уставилась на него, как завороженная. В его груди и теле яркими пятнами мелькали эмоциональные всполохи. Злость, презрение, ненависть, жажда, жалость, забота и нежность. Все они проносились маленькими смерчами, сбивая меня с толку, так как сама сущность у него была алого оттенка.

– Вы уверены? – спросил он, переведя взгляд на мою маму и вспыхивая отрицательными эмоциями еще ярче. – Обучение для такой малышки рано начинать. Ее дар стабилен и поддается ее полному контролю. У нас не детский сад, а закрытая школа с проживанием, от момента зачисления до самого выпуска. Непрерывным, между прочим, и если вы сейчас оставите вашу дочку тут, то увидите ее только в возрасте 19 лет. И это при условии, что она сможет освоить всю программу с первого раза.

– Спасибо, что дурака не включаете! Но вы явно меня не услышали. Эта дрянь портит мою жизнь! И поверьте, я точно не буду страдать, если получу свободу от нее. Пока отучится, так станет совершеннолетней, а значит я ничего не буду ей должна. А явится, так выставлю на улицу, захлопнув дверь! – откровенно ответила мама, словно сейчас перед ней была бабушка или я, но никак не посторонний мужчина.

– Простите, это точно ВАША родная дочь? – мрачно спросил отец Игнат, стремительно чернея в душе.

– Вы спрашиваете, родила ли я этого уродца? – гордо вскинув голову, мама одним взглядом дала понять, как отвратительно ей вспоминать этот факт. – Да, родила! Мучилась, страдала, а она в породу мой покойной мамаши пошла. Та тоже была проклятийнецей. Приносила всем только несчастье своими злобными словами. Моего отца выгнала из дома, чтоб ее черти драли в аду!

– Потише, уважаемая, следите за своим языком, вы в Доме Божьем, помните о правилах приличия.

– Нечисть давно испортила это святое место! – ткнула пальцем мама в сторону священника.

– Тем не менее, это вы пришли сюда и требуете у меня помощи. Не просите, а именно требуете. Вы не думали, что если вам не нужен ребенок, то лучше его отдать на удочерение? Подарили бы ей шанс на счастье в другой семье? – он скривил лицо, словно брезговал говорить с мамой.

– Да кому она нужна, такая уродина? Она же монстр! Как рот откроет, так кошмар начинается. Она жизни нам с моим любимым не дает. Сколько не били, так и не может держать свой грязный рот закрытым.

– Как интересно. А вы не думали, что привести ее сюда, не самая хорошая идея? Требуется заключить договор на принятие в школу, нужны ее документы для оформления. Ведь это не котенок- подкидыш, по окончанию школы она получит полноценный аттестат о полном среднем образовании, и сможет учиться дальше или устроиться на работу.

– В чемодане моя расписка, что я не имею никаких претензий к вам и