Теперь мы свободно венчались в церквях, крестили детей, молились и помогали не инициированным своим собратьям. Отправляли их под покровительство таких мест, как наша школа. Мы не были злыми или кровожадными, скорее, справедливыми. Жили по законам души и подчинялись велению природы. Лесовики, болотницы, русалки, оборотни, и еще многие, о ком и не догадываются люди. Мы всегда были и будем. Этот мир больше любит нас, чем людей, подстраивается под нас и поддерживает места силы для нас. В отличии от людей, чувствующих в местах силы лишь бодрость, мы можем даже воскрешать своих собратьев при определенных условиях.

Стоя уже у самой двери, я оглянулась назад. Я буду скучать. Не только по Арсулану. По этому месту. Оно подарило мне куда больше, чем сейчас отнимал дух озера. Тут я была как дома долгие тринадцать лет, проведенные на обучении.

– Пойдем. Яна, тебе нужно забыть его уже сейчас, – усталым голосом позвала Аля, прикоснувшись к моему плечу. – Не хорони вас навсегда, думай об этом как о расставании и только.

– Это больно…

– Очень, но ты же настоящая ведьма, а значит, только смеешься в лицо невзгодам.

– Сегодня я хочу только плакать, – ответила я, повернувшись к ней лицом.

– А будешь пить! Цени мою самоотверженность, я ведь завтра принимаю зачеты у смежников. Ты даже не представляешь, какой бред они могут нести, с самыми честными глазами, стоя напротив моего стола. Так и хочется шарахнуть по столу и прописать пару дней отработки. – Жалуясь, она втащила меня в свой дом и закрыла дверь, отрезая от моего любимого навсегда.

А ведь когда- то давно, я уже ненавидела свое будущее…

Глава 1

Мама шла слишком быстро, таща меня за собой вместе с подпрыгивающим на выбоинах тротуара чемоданом. Иногда она дергала меня за руку, принуждая переходить на бег. Сегодня мы с мамой приехали в это странное место на такси, а не на машине дяди Эдика и его странного брата Артура с бешеными, но добрыми глазами. Я никогда не боялась Артура и даже радовалась, когда он забирал меня из детского сада, если мама не могла или не хотела делать крюк по пробкам, возвращаясь с работы. Я не понимала, почему воспитатели так подозрительно на него смотрели, часто не желая отдавать меня, и почему они названивали маме прежде, чем согласиться отпустить меня с Артуром. Он часто болел и оставался дома, но работодатели не терпели пропуски и выгоняли Артура регулярно.

Вчера он опять трясся и просил денег у мамы на свое лекарство, которое я уже давно не считала хорошим, ведь после каждого принятия белого порошка, в его теле скручивались узлом все органы. А сам мужчина закрывался в комнате и улыбался, смотря в потолок. Я много раз говорила про это маме, но она ругала меня и даже била, называя лгуньей. Вчера я решила помочь ему хоть чем- то, ведь до зарплаты еще целая неделя, и купить новую порцию лекарства для дяди Артура было не на что. Мой язык уже давно чесался от волшебных слов для доброго дяди Артура, но я его прикусывала, ведь мама запретила желать людям что- то большее, чем приятного аппетита. Называя мой рот проклятым.

Я пробралась в комнату Артура, пока мама была занята у своего компьютера, и, сжав ладошкой холодные, мокрые от пота пальцы, попросила его не покупать больше плохое лекарство.

– «Боли не слышать и не страдать. Укрепи свое здоровье, застолби его на век.»

Слова сами срывались с языка, и с каждым из них тело Артура расслаблялось, уходила его болезнь, оставляя чистым тело. Пусть еще слабым, но уже не нуждающимся в регулярных приемах белого порошка. Я завороженно смотрела, как алые всполохи внутреннего пламени затухали и выходили из него вместе с дыханием, как болячки в его животе заживали, прекращая истекать кровью – не красной, как мои сбитые коленки, а черной, вязкой и вонючей. Теперь он будет всегда здоровый, бодрый и веселый. Будет ходить на работу, а на обратном пути забирать меня и ему станут улыбаться мои воспитательницы…

Ворвавшаяся в комнату мама откинула меня к стене, отвесив пощечину, разбившую мои губы и заставившую голову кружиться. Она кричала проклятия, говорила, что ненавидит день моего рождения, что я разрушила их планы с дядей Эдиком. Схватив за руку, мама отвела меня в нашу комнату и кинув на кровать, заперла дверь, приказав не показываться ей больше на глаза.

Позже кричал и дядя Эдик, угрожал и грозился выкинуть нас с мамой на улицу. Я закуталась в одеяло и закрыв уши руками, терпела боль, вытирая кровь небольшим полотенцем, которое всегда висело на моем стульчике именно для таких целей. Мама часто била меня, и запрещала выходить из комнаты, пока я не приведу себя в порядок.

Слез никогда не было. Ни обиды, ни ненависти к этой женщине я не чувствовала. Она не хотела моего рождения и точно избавилась бы от меня, но бабушка, тогда еще живая и добрая, пригрозила, что завещает свою квартиру первому встречному, если она только попытается что- то предпринять. Вот мама и терпела меня рядом с собой. А после смерти бабушки, когда адвокат зачитал ей условия, оставленные покойной, мама не смогла отправить меня в детский дом, как говорила мне на похоронах у гроба той, кто любил меня по- настоящему.

С тех пор прошло больше года, и мама, по- видимому, нашла способ избавиться от меня в обход завещания. Собрав мои вещи в чемодан, она сказала, что отвезет меня в церковь. Сейчас мой чемоданчик подпрыгивал по выщербленному асфальту, громко стуча своими колесиками и привлекая к нам внимание окружающих. Но мама шла вперед торопливо, не оглядываясь, наплевав на всех, а в ее душе царила радость от скорого освобождения от меня.

Я всегда, сколько себя помню, чувствовала когда мне врут, не договаривают или ненавидят, даже если люди при этом улыбались. Бабушка называла эти способности очень важными и требовала всегда слушать свое сердце, а не глаза. Еще одной странностью было, то что я помнила себя с самого первого вдоха в роддоме. Как толстая медсестра обтирала меня от маминой крови, как прочищала нос и рот какими- то трубочками, и как пыталась заставить маму приложить меня к груди. Но та отказалась, заявив, что это ожидающая в коридоре бабка хотела меня, а она не будет портить свою грудь. Тогда эти слова вызвали