нарушать его законы, когда они противодействуют осуществлению их замыслов. . . . До сих пор в Соединенных Штатах не было найдено ни одного человека, который осмелился бы выдвинуть максиму о том, что в интересах общества все дозволено. Нечестивая максима, которая, похоже, была придумана в век свободы, чтобы узаконить всех будущих тиранов".

В свете аргументов Токвиля, "оградительные перила", ограничивающие людей революционного темперамента - ограничения, которые могут быть поняты как доброкачественная форма "тирании большинства" - могут быть правильно поняты как глубоко демократические. Они демократичны прежде всего потому, что являются творением бесчисленных поколений предшественников, которые внесли свой вклад в их создание, завоевали их тяжелым опытом, собрали и укрепили их с помощью институтов, чтобы защитить перспективы процветания жизни независимо от экономического или социального положения человека. Те, кто, вероятно, отстаивает главенствующую роль культурных институтов, косвенно признают, что в мире неизбежно существует неравенство в любых формах - будь то постоянное присутствие произвольных социальных различий или их замена естественным неравенством, обусловленным различиями в талантах и самонаправленности - и, вместо того чтобы ошибочно утверждать, что все неравенства в конечном итоге и когда-нибудь могут быть преодолены, настаивают на том, что руководящие культурные формы и нормы являются наилучшим средством обеспечения перспектив процветания особенно слабых и обездоленных. Они были демократическими, во-вторых, потому что накопление обычаев и практик, заложенных в социальных структурах, действовало как преграда, особенно для тех, кто обладал ярко выраженными амбициями и даже тираническими порывами, тех, кто извлекал особую выгоду из условий нестабильности и беспорядка. Именно по этой причине Г. К. Честертон выразил убеждение, что "традиция - это всего лишь демократия, растянутая во времени". … Традицию можно определить как расширение избирательного права. Традиция означает предоставление права голоса самому неясному из всех классов - нашим предкам. Это демократия мертвых.

В отличие от Милля, давно существующие культурные институты и практики должны пользоваться доверием именно потому, что они в основном развиваются "снизу вверх" для достижения двух одновременных целей: способствовать созданию условий для процветания простых людей, сдерживая при этом тиранические порывы сильных мира сего освободиться от сдерживающих и поддерживающих строгостей обычая, традиции и культуры. Токвиль подчеркивал, что покорность тех, кто потенциально может быть революционером, может быть только "показной", что они могут питать невысказанные желания освободиться от всех ограничений, но даже неодобрительное признание культурных норм, достигнутое благодаря социальному давлению снизу, может быть достаточной формой сдерживания. Для того чтобы такие культурные формы могли оказывать широкое влияние, обычаи и нормы должны быть широко распространены и приняты населением.

По сути, те, кто поднимается на позиции власти, влияния и богатства, "контролируются" и ограничиваются такими формами - не просто принятием позитивного закона или разделением властей, а управлением "демократии мертвых".

Сегодня сущность формирования элиты состоит из двух основных объектов, независимо от специальности или курса обучения: во-первых, участие в демонтаже традиционных ограждений путем корыстного переопределения этих остатков как систем угнетения; во-вторых, обучение навыкам навигации в мире без каких-либо ограждений. Колледж - особенно в селективных учебных заведениях - это место и время, где человек экспериментирует в безопасной атмосфере, где ограждения сняты, но установлены защитные сетки. Человек учится заниматься "безопасным сексом", употреблять алкоголь и наркотики, трансгрессивному самосознанию, культурной самоненависти, демонстративно игнорировать традиционные институты, не нарушая систему - все это готовит его к жизни в нескольких глобальных городах, где "культура" означает дорогие и эксклюзивные товары потребления, а не формирующую среду, которая управляет и амбициозными, и оседлыми людьми. У тех, кто находится за пределами этих институтов, также сняты ограждения - все должны быть одинаково "свободны", но без защитных сетей.

Таким образом, элитарное мнение официально осуждает старые культурные институты и формы, одновременно обучаясь новому виду интернализации норм, которые функционируют как своего рода приватизированные ограждения, не похожие на охраняемые пространства тех закрытых сообществ, к которым многие из этого класса в конечном итоге присоединятся. Культуры, богатые нормами, применимыми как к высоким, так и к низким слоям населения, были своего рода "общественной полезностью", одинаково служа всем членам общества, но официальные сообщения общества, управляемого элитой, атакуют и отвергают многие из давних идеалов, которые поощрялись более старыми культурными формами. Так, например, средства массовой информации, популярная культура и индустрия образования все чаще выражают неодобрение идеалов семьи или брака, переименовывая их в "традиционную семью" или "традиционный брак". Добавляя обозначение "традиционный", элиты либерального порядка сигнализируют о неуважении и неодобрении, в котором просто "традиционный" чаще всего ассоциируется с произвольными навязываниями прошлого, которые являются иррациональными, угнетающими и ограничивающими. Тем не менее, как отмечают такие социологи, как Чарльз Мюррей и У. Брэдфорд Уилкокс, те, кто пользуется преимуществами высшего университетского образования, неявно учатся создавать семьи в антикультуре без защитных ограждений, особенно полагаясь на преимущества приватизированных норм, а также большего богатства и возможностей. Между тем, разрушение культурных норм и идеалов - как посредством экономического, так и социального разрушения - приводит к растущему распаду семейных отношений среди менее обеспеченных слоев населения.

Третий урок следует за этими двумя: те, кто добился успеха, заслужили свой статус; те, кто остался позади, виноваты только сами. Как недавно утверждал Майкл Сэндел, образовательный «верификационизм - это последний приемлемый предрассудок». В мире, который все больше устроен так, чтобы гарантировать финансовый и социальный успех тем, кто был сформирован "священным проектом" современного либерализма, те, кто не смог подняться от проклятия быть укорененным "где-то", рассматриваются как заслуживающие своей участи. Единственное препятствие на пути к восхождению рассматривается как своего рода моральный провал, в частности, как "цепляние" за устаревшие верования и практики, которые те, кто имел более высокую родословную, имели мужество и проницательность, чтобы преодолеть их. Сэндел заключает, что "меритократы морализируют успех и неудачу и невольно поощряют верификационизм - коварное предубеждение против тех, кто не учился в колледже". Система, созданная для того, чтобы заменить произвол аристократов, отмечает он, «может стать своего рода тиранией».

Майкл Линд метко назвал это новое разделение "новой классовой войной" и отметил, что то, что я буду часто описывать на этих страницах как разделение между "элитой" и "рабочим классом", основывается не столько на дифференциации богатства, сколько на верительных грамотах и доступе к опоре и успеху в управленческой экономике. Линд справедливо отмечает, что рабочий класс разделен - возможно, не только с благословения, но и при активном поощрении управленческой элиты - на "коренных жителей старой закалки" и «недавних иммигрантов и их потомков». Не отрицая реальности и серьезности расизма как бедствия западных стран и особенно США, всеобъемлющие и эффективные предложения по исправлению исторической