Книга полностью захватила тебя. Обычно ты прекращаешь читать гораздо раньше: добираешься до конца главы и засовываешь между страницами открытку, которую используешь вместо закладки. Но сегодня ты продолжаешь читать, даже подъехав к станции. Даже протискиваясь к дверям и дюжину раз повторяя «Простите» и «Извините». Даже пока идешь к выходу из метро. И лишь мельком поглядываешь вперед, чтобы ни на кого не наткнуться.

Ты по-прежнему читаешь.

А я по-прежнему слежу за тобой.

«Кристал Пэлас» – конечная станция. Если бы не это, я, наверное, так и сидела бы на месте, уставившись на объявление и надеясь понять его смысл. А так я схожу. Последней.

Дождь сменила изморось, но едва я выбираюсь из метро, как газета промокает, и на пальцах остаются следы типографской краски. Уже стемнело, однако Анерли-роуд освещают уличные фонари и неоновые вывески бесконечных забегаловок и салонов сотовой связи. С каждого столба свисают яркие гирлянды, предвещая телевизионные выступления полузабытых знаменитостей в эти выходные. Но для меня этого слишком мало – и слишком рано, – чтобы задуматься о Рождестве.

По дороге домой я разглядываю объявление, не обращая внимания на дождь, из-за которого челка липнет ко лбу. Возможно, на снимке вовсе не я. Возможно, у меня есть двойник. Вряд ли меня выбрали бы для рекламы секса по телефону. Могли бы найти кого-нибудь моложе и привлекательней. Не женщину средних лет с двумя взрослыми детьми и легким жирком на талии. Едва не начинаю смеяться вслух. Я знаю, что вкусы бывают разные, но это уж совсем на редкого любителя.

Между польским супермаркетом и мастерской по изготовлению ключей примостилось кафе Мелиссы. «Одно из ее кафе», – напоминаю себе. Второе находится в переулке Ковент-Гарден. Там завсегдатаи знают: чтобы избежать очереди, нужно заранее позвонить и заказать сэндвичи, а туристы топчутся у дверей, решая, стоит ли им ждать панини. Можно подумать, что заведение в Ковент-Гарден просто станок для печатания денег, а на самом деле оно пять лет бьется за то, чтобы получить хоть какую-то прибыль. А вот здешнее заведение – с облупившимися стенами и сомнительными соседями – настоящая золотая жила. Оно стояло тут задолго до того, как Мелисса его выкупила и повесила над дверью собственную вывеску, и всегда приносило хорошие деньги. Эдакое место для посвященных, которое иногда мелькает в путеводителях. «Лучшие завтраки в Южном Лондоне», – можно прочесть в ксерокопии статьи, прилепленной скотчем к двери.

Некоторое время я стою на противоположной стороне улицы и незаметно наблюдаю за происходящим в кафе. Витрины чуть запотели по краям и напоминают размытые фотографии восьмидесятых. Сквозь центральную видны стойка и бармен, который протирает стеллаж из плексигласа. В фартуке, завязанном не на шее, а на талии – в стиле парижских официантов, – черной футболке и с темными, взъерошенными, словно он только выбрался из постели, волосами парень выглядит слишком крутым для работы в кафе. Красавчик ли он? Знаю, что пристрастна, но считаю, что да.

Водитель автобуса машет рукой, пропуская меня, и я перехожу через дорогу, опасливо высматривая велосипедистов. Звякает колокольчик над дверью кафе. Джастин поднимает голову.

– Привет, мам.

– Привет, дорогой. – Я оглядываюсь в поисках Мелиссы. – Ты один?

– Мелисса в Ковент-Гардене. Там управляющая заболела, и меня оставили здесь за главного.

Он говорит об этом небрежно, и я стараюсь отвечать так же, но все же чувствую прилив гордости. Всегда знала, что Джастин – хороший мальчик, ему просто нужно дать шанс проявить себя.

– Если подождешь минут пять, – произносит он, полоская тряпку в стальной мойке, – вместе пойдем домой.

– Я собиралась купить что-нибудь навынос к ужину. Фритюрницу ты, наверное, уже выключил?

– Только что. Могу снова включить и быстренько нажарить картошки. Еще осталось несколько сосисок. Если не съесть их сегодня, то завтра все равно придется выбрасывать, так что можем забрать, Мелисса возражать не будет.

– Я за них заплачу. – Мне не хочется, чтобы Джастин увлекся своими временными полномочиями.

– Она не будет возражать.

– Я заплачу, – твердо произношу я и достаю кошелек. Затем смотрю в меню на доске и высчитываю стоимость четырех порций сосисок с жареной картошкой. Джастин прав, Мелисса отдала бы их даром, но ее здесь нет, а в нашей семье принято платить за себя.

Чем дальше мы уходим от станции, тем меньше вокруг магазинов и офисов. Их сменяют ряды таунхаусов. В некоторых окна закрыты серыми металлическими ставнями, что означает изъятие за неуплату ипотеки. Двери таких домов разукрашены красными и оранжевыми фейерверками граффити. Наша сторона улицы ничуть не лучше – в третьем от нас доме не хватает черепицы, а окна забиты толстыми листами фанеры. По засоренным водостокам и заляпанным кирпичным стенам можно сразу вычислить съемное жилье. В конце квартала стоят два дома, в которых живут сами владельцы: наш и Мелиссы с Нилом, прямо по соседству, на заветном торце.

Джастин роется в рюкзаке в поисках ключей, а я стою на тротуаре перед оградой, которая огибает то, что громко зовется нашим палисадником. Сквозь мокрый гравий пробиваются сорняки, а единственное украшение – лампа на солнечных батареях в форме старинного фонаря – тускло мерцает желтым светом.

Сад Мелиссы тоже посыпан гравием, но сорняков там не видно, а по обе стороны от входной двери стоят два ухоженных самшита, подстриженных в форме спиралей. Кусок кирпичной кладки под окном гостиной чуть светлее остальной стены – там Нил оттирал граффити. В Южном Лондоне все еще находятся узколобые противники смешанных браков.

Шторы в нашей гостиной никто не потрудился задернуть, и я вижу, как Кэти красит ногти за обеденным столом. Раньше я настаивала, чтобы мы все вместе за ним ужинали. Мне нравилось наверстывать с детьми то время, которое они проводили в школе. Сразу после переезда это была единственная возможность почувствовать, что нам и без Мэтта хорошо. Только мы втроем, маленькой семьей садимся за стол в шесть вечера.

Сквозь оконное стекло, покрытое вездесущей грязью, которая непременно появляется, если живешь возле оживленной дороги, я замечаю, что ради маникюрного набора Кэти сдвинула в сторону журналы, стопку счетов и корзину для грязного белья. Последняя неведомым образом обосновалась на столе, словно тот для нее – естественная среда обитания. Иногда я разгребаю бардак, чтобы вся семья могла собраться на воскресный ужин, но довольно скоро неспешный прилив из бумаг и забытых пакетов выталкивает нас к телевизору, перед которым мы и едим, поставив тарелки прямо на колени.

Джастин открывает дверь, а я вспоминаю те времена, когда дети были маленькими и мчались встречать меня, будто их мама пропадала несколько месяцев, а не восемь часов раскладывала товар в «Теско». Потом они подросли, и мне пришлось обратиться за помощью к соседям. К счастью, Мелисса согласилась присматривать за детьми после школы. Они, конечно, считали себя слишком взрослыми для подобного, но втайне им нравилось.