– Дай-ка мне орешек… И еще вот этот… Гляди: оба одинаковые, сверху скорлупка, гладкая, твердая… Вкусные, наверное!

– Ага, свеженькие! Сойка подарила!

– А теперь смотри. Раскуси-ка скорлупу… Так – здесь ядрышко, крепкое, сладкое!

– Мммм, вкусно!

– А здесь…

– Фу, червяк! Гадость какая!

– Вот так и золото – что твои зубки, снимает кожуру с людских душ. И сразу ясно – кто добрый человек, а у кого сердце червяк съел…

***

Черные времена наступили в Бескрайней степи. Словно коршуны налетали ханские стражники на селенья, горланили указ и пять мычаний коровы ждали, пока люди сами отдадут им золото. Если никто не шел – кидались по домам. Вырывали у беззащитных женщин сережки из ушей, срывали пуговицы с халатов, сдирали позолоту с утвари и старинного оружия. Стон и плач стояли над долинами. Всех, кто осмеливался перечить, нещадно били плетьми. Но таких было немного.

Они уже прочесали почти весь улус, когда узкоплечий юноша с горящими гневом глазами решительно заступил вход стражникам в самую бедную и низкую юрту, стоявшую на краю.

– У нас нечего брать! – крикнул он. – Убирайтесь прочь, ханские собаки, моя мать больна, не тревожьте ее!

– Ну надо же, какие мы смелые! – обидчики даже не заметили его дерзости, расхохотавшись прямо в лицо. Один из них грубо оттолкнул парня, сбив его с ног, и прошел в юрту. Через секунду оттуда донеслись шум борьбы, сдавленные крики, женский плач… Стражник выбежал на улицу, торжествующе задрав к небу руку с большой золотой брошью.

– Смотри-ка, Бато, – закричал он своему товарищу, – В сундуках и правда пусто, но грязная старуха скалывала этим свое рубище! Еще посмела прятать! Совсем обнаглели, свиньи!

Он больно ткнул носком сапога юношу, который поднимался с колен, так, что тот опять полетел лицом в пыль.

– А этому красавчику всыпать плетей, за то, что врал слугам самого Великого Хана!

– Вы не смеете! – юноша вдруг рванулся вперед, пытаясь схватить украшение. – Эту брошь подарил матери сам Великий Хан Хархан! Мы голодали, но мать не продала ханский подарок!

– Что?! – все благодушие разом покинуло стражника. – Да как ты смеешь, наглец, пачкать своим собачьим языком имя самого Хана! Взять его!

Во мгновение ока накинулись стражи на юношу, связали его веревкой и прикрутили ее конец к седлу. Начальник воинов стегнул своего коня, и кавалькада умчалась прочь, скрываясь в клубах пыли. Несчастному пленнику пришлось бежать за конем, еле поспевая, чтоб не упасть. Его мать, стоя на крыльце, с рыданиями ломала руки…

Глава 7.

Хархан возвращался с охоты в хорошем настроении. Ему удалось подстрелить жирную дрофу и пять коз, свита же осталась в этот раз без добычи. Почему-то такие случайности в последнее время начали радовать хана. «Завидует», – думал он, косясь на утомленное спокойное лицо Сундалата, ехавшего, как всегда, чуть сзади. – «Ладно уж, пожалую козу. Все-таки почти друг». Словно прочитав его мысли, тот вдруг подал голос.

– Разрешишь ли сказать мне, о хан?

– Говори, советник! Ты желаешь козу? Я дарую тебе эту милость…

– Смиренно благодарю тебя, господин. Но я думал не об охоте…

– Я заметил! – Хархан расхохотался над невольным каламбуром. – Думай ты об охоте, ты бы дарил мне коз, а не наоборот!

– Все козы в степи принадлежат тебе, мой хан, и рады пасть, пронзенные твоей стрелой. Но народ твой не похож на коз… Люди в улусах недовольны. Будет бунт.

– Ну, вечно ты собираешь тучи в ясном небе! Все идет прекрасно. Анастас сказал, что собранного золота уже почти хватит. Еще половина от этого и идол будет готов!

– Хан, ты отбираешь у народа последнее ради мертвой куклы!

– Я?! Отбираю?! Помилуй, Сундалат, я ничего не отбираю! Я ДАРУЮ своему народу драгоценнейшую статую! Кто ей будет поклоняться, подумай сам, я, что ли?..

– Да, но…

– Оставь это. Мой народ любит меня!

Вдруг на вершине холма горизонте показались облачка пыли. Через пару минут стало ясно, что это скачет отряд стражников.

– Стражники? Отлично! Вот мы у них сейчас и спросим, как идет сбор нового налога.

Хархан подал знак, один из ханских слуг поскакал навстречу отряду, чтоб заставить их свернуть с дороги, и скоро стражники приблизились к ханскому кортежу.

– Докладывайте, – приказал Хархан. – Охотно ли люди жалуют в казну свое золото?

– Великий хан! – начал было стражник церемонную формулу, но его вдруг перебил юноша с запыленным лицом, привязанный к его седлу. Когда отряд остановился, он упал на колени в изнеможении и долго хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на песок, так что Хархан сперва его даже не заметил. Теперь юноша, шатаясь, поднимался с земли.

– Великий хан! – крикнул он. – Не будь палачом своего народа! Я сын сотника Мэргена, три года назад ты подарил его вдове золотую брошь! Мы голодали, дома не бывало и чашки молока! Я ловил в степи тарбаганов, чтоб прокормиться, но мать не продала твой подарок! Каждый день мы благословляли твое имя в молитвах! А сегодня твои псы отобрали брошь!.. Защити нас, о хан!

– О чем ты говоришь, дерзкий, – нахмурился Хархан. Из всего сказанного он услышал лишь слово «палач», тяжелой кровью так и пульсировало у него в висках. – Какой Мэрген? Какая брошь?! Ты лжешь, мой народ благоденствует!

– Посмотри мне в глаза, мой хан, посмотри, – воскликнул юноша в отчаянии, – и ты увидишь, есть ли там благоденствие! Там только ужас и мрак смерти!..

– Да как ты смеешь так говорить с ханом! – стражник дернул за веревку. – Не слушай его, хан, это жалкий преступник, позоривший твой имя!

– Ты не боишься смотреть в глаза тигру, – вкрадчиво сказал Хархан, знаком приказав стражнику замолчать, – это опасно, мальчик… Тигр может и прыгнуть…

– Пусть прыгает, – запальчиво крикнул парень, – пусть прыгает, если хочет попасть брюхом на меч охотника!

– Что?! – Хархан отпрянул от такой неслыханной дерзости. – Так попробуй же моего меча! Казнить его!

С места казни ехали молча. Хархан то и дело украдкой поглядывал на Сундалата, все ждал, когда он начнет корить его, но тот безмолвствовал.

– Ну что же, советник, – не выдержал хан, – ты не говоришь мне, что я совершаю ошибку?..

– Благодарю тебя, хан, – ответил Сундалат, криво усмехнувшись. – Пусть в глаза тигру смотрит тот, у кого железное горло…

С каждым днем все страшнее становилась жизнь. Сбылись