В девяносто девятом его выкупила администрация области, ноничего не успела сделать. Через несколько лет двое не самых бедных людей решиливозродить санаторий. У одного из них была безнадежно больна супруга, а удругого скончалась мать. Они вложили довольно приличную сумму и отремонтировалинаше здание. Между прочим, супруга, о которой я говорил, потом прожила в нашемхосписе целых восемь месяцев. Пять лет назад было принято решение о том, чтосоздается попечительский совет из руководителей и крупных бизнесменов области.Сделали еще один ремонт, завезли новую технику, оборудование, а мне предложилистать главным врачом. Я тогда работал в облздраве. Должен сказать, что окладмне предложили очень приличный, и я согласился. Тем более что от города доНиколаевска ехать всего полтора часа, причем комфортно: рядом строят какой-тоавтомобильный завод, и к нам проложили очень приличную дорогу. И с тех порпопечительский совет помогает нашему хоспису, выделяя довольно впечатляющиесуммы для его функционирования. Но и попасть к нам может не всякий, а только порекомендации членов нашего совета. И даже в этих случаях родственники нашихпациентов переводят довольно крупную сумму на их содержание…

– Хоспис для богатых людей, – нахмурился Дронго.

– Не для бедных, – кивнул Степанцев, – я хотел, чтобы именнов этом вопросе вы меня правильно поняли.

– Я полагал, что хосписы создаются для помощи людям, которыенуждаются в таких заведениях…

– Правильно полагали. Но среди заболевших бывают и весьмаобеспеченные люди. Родные и близкие не могут или не хотят видеть их страданий,да и сами больные не всегда готовы публично демонстрировать свое состояние,подвергая нелегким испытаниям своих детей или внуков. Поэтому они предпочитаютпереехать к нам. У нас приличный уход и достойные условия. А родственники могутнавещать их, у нас нет никаких ограничений – хотя, исходя из моего опыта, могусказать, что такие встречи бывают тягостными для обеих сторон.

– Понимаю, – кивнул Дронго, – это действительно тяжкоезрелище. Но мне пока не совсем понятна причина, по которой вы решили так срочносо мной встретиться.

– Я вам скажу, – сообщил Федор Николаевич, – дело в том, чтов нашем хосписе произошло убийство…

Наступило неприятное молчание. Вейдеманис грустноусмехнулся. Дронго мрачно взглянул на гостя.

– Убийство в хосписе? Убили кого-то из персонала?

– Нет. Нашего пациента. Точнее – пациентку.

– Простите, я не совсем вас понимаю. Вы сказали, что у васнаходятся только безнадежно больные, четвертая стадия. Правильно я вас понял?

– Да, только так. Именно безнадежно больные.

– И кто-то убил вашу пациентку, которая все равно должнабыла умереть через несколько дней? – уточнил Дронго, взглянув на Вейдеманиса. Утого было непроницаемое лицо.

– Да, – кивнул Степанцев, – именно поэтому я и пришел к вам.Это была наша пациентка, Боровкова Генриетта Андреевна. Может, вы слышали оней? В семидесятые годы она была даже заместителем председателя Ленгорсовета.Уникальная старуха. Ей было уже под восемьдесят, а в этом возрасте болезнипротекают очень вяло. Не так, как в молодости. Мы считали, что она в довольнотяжелом, но стабильном состоянии, и не подключали ее к аппаратуре, хотя оналежала в реанимационной палате. Наш дежурный врач вечером обходил все палаты иничего странного не обнаружил. А утром мы нашли ее мертвой.

– Как ее убили?

– Мы сначала даже ничего не поняли. Решили, что она умерлаво сне. Ведь у нее были метастазы по всему телу. У нее обнаружили еще лет пятнадцатьназад опухоль в груди. Сначала пробовали обычные методы, она даже ездилакуда-то в Германию. Потом выяснилось, что химиотерапия ей не помогает. Черезнесколько лет пришлось пойти на операцию. Ей удалили левую грудь, но было ужепоздно. Она прибыла к нам три месяца назад в уже безнадежном состоянии. Нашдежурный врач был убежден, что она умерла именно из-за этого. Должен сказать,что у нас нет морга в привычном понимании этого слова. Наш патологоанатом давноуволился, и не всякий соглашается работать на его месте. Да он нам и не оченьнужен, ведь причины смерти всегда настолько очевидные, что мы стараемся щадитьчувства родственников и выдаем им тела без обычного вскрытия. В данном случаедежурный врач констатировал смерть, тело увезли в наш «холодильник», как мы егоназываем. И перед тем как выдать его родственникам, они должны были получитьмою подпись. Обычная формальность. Справки подписывает сам главный врач. И явсегда их подписываю. А здесь решил посмотреть…

Степанцев тяжело вздохнул, снова поправил очки.

– Не знаю почему. Может, потому, что она всех доставаласвоими глупыми придирками, особенно меня. В общем, я решил сам посмотреть.Забыл вам сказать, что в молодости я работал с сотрудниками милиции, – пояснилон, – дежурил с ними по ночам и знаю, как выглядят задушенные люди. Как толькоя увидел лицо покойной, так сразу и подумал, что это не метастазы. Я отложилвыдачу тела и отправил его в город на экспертизу. Если бы вы знали, как меняругали родственники Боровковой, которые приехали забирать ее! Они дажепожаловались губернатору. Но я настаивал на своем. В морге тоже не хотеливозиться с телом из хосписа. Любой врач, который имел хотя бы небольшуюквалификацию, сразу понимал, чем именно она страдала и от чего могла умереть.Достаточно было посмотреть на последствия химиотерапии – она носила парик – иувидеть следы после операции. Да еще в ее истории болезни было написано столькоужасов… Тело продержали в морге два дня. Но я продолжал настаивать. Мне выдалиофициальный документ, что она умерла от метастазов, поразивших ее тело. Но дажепосле этого я попросил руководителя лаборатории самому проверить мою версию. Кэтому времени уже была объявлена дата официальных похорон, куда должно былоприехать руководство города и области. Даже наши сотрудники считали, что япросто сошел с ума и испытывал к погибшей личную неприязнь. В одной из местныхгазет написали, что главный врач одной из больниц не дает похоронить своюбывшую пациентку и издевается над ее телом даже после смерти, имея в видуименно меня.

Тогда я сам поехал в лабораторию и попросил МихаилаСоломоновича Глейзера посмотреть на тело перед тем, как его выдать. МихаилСоломонович работает патологоанатомом уже сорок пять лет. Ошибиться он не мог.Но к этому времени в дело вмешалась сама губернатор области. Тело приказалинемедленно выдать и похоронить. Глейзер человек очень опытный и умный. Онподписал все необходимые документы и распорядился выдать тело. Но перед этим,как настоящий врач, успел зайти и посмотреть на нее лично. Однако не стал возражать,когда приехавшая делегация забрала тело. Похороны показали даже по местномутелевидению. Я не решился пойти туда, чтобы меня не линчевали. Все говорили отом, какой я негодяй. А на следующий день мне позвонил Михаил Соломонович.

Когда мы с ним встретились, он признался, что моя версияимеет гораздо больше оснований, чем заключение его сотрудника. Тот простоотписался, даже не проведя положенного вскрытия. На мой вопрос, почему он неостановил выдачу тела и не опротестовал решение своего коллеги, Глейзер грустноответил, что ему позвонили сверху и приказали немедленно выдать тело. Вызнаете, что он мне сказал? Вы даже не поверите.