– Каких надписей? – удивился папа.

– Ну там, река Волга, город Иркутск, Уральский хребет, озеро Байкал…

– Ты их не разглядел, – улыбнулся папа. – Мы очень высоко летели.

Прилетели наконец…

Город Владивосток мы практически не видели. Прямо у трапа нас встретил капитан Флинт и усадил в длинную белую машину. В ней уже сидели двое крупных мужчин – один за рулем, другой рядом с ним. Это были местные работники милиции; они довольно успешно изображали водителя и охранника богатого бизнесмена господина Оболенского, нашего бати.

Машина примчалась в порт и остановилась на причале, возле которого стояла белая красавица «Афалина».

– Не похожа, – разочарованно сказал про нее Алешка.

– На кого не похожа? – не понял я. – На нашу школьную уборщицу?

– На дельфина.

– А ты их видел? – Но мне тоже показалось, что эта «Афалина» больше похожа на прекрасную белую лошадь. Которая с нетерпением ждет, когда она сможет, закусив удила, помчаться вскачь навстречу ветру. По гребням зеленых волн.

– Стуча копытами, – добавил Алешка.

Водитель открыл папе дверцу машины и, достав из багажника наши чемоданы, поднялся по узкому стальному трапу на борт «Афалины»; капитан Флинт, пыхтя трубкой, помогал ему. А охранник не помогал, руки у него должны быть свободными на случай опасности, он только зыркал по сторонам своими острыми глазами. И сказал папе:

– Мне это не нравится, Сергей Александрович. Вы уходите в далекое плавание без охраны.

– Вот моя охрана, – папа с улыбкой кивнул на нас.

Охранник тоже улыбнулся:

– Помоему, именно от них и надо вас охранять.

Нужно сказать, что папа вышел из машины совсем другим человеком, мы даже растерялись немного: так он был не похож на себя. Какойто важный, самодовольный и – очень жаль – глуповатый на вид.

Он небрежно помахал рукой экипажу корабля, который столпился у борта, и развалистой походкой направился к трапу. Стоящий возле него веселый матрос в берете с помпончиком подскочил к папе, отдал ему честь и протянул руку, чтобы помочь. Папа эту руку отстранил и легко взбежал по трапу на палубу. Там его встретили моряки и группа ученых в пиджаках и шляпах. Капитан Флинт представил папу:

– Господин Оболенский. Человек, благодаря которому стала возможной наша экспедиция. – Все покивали и пожали папе руку. – А это его личная охрана. – И капитан показал на нас. Все поулыбались и тоже пожали нам руки. А Лешка гаркнул во все свое горло:

– Здравия желаю, товарищи моряки и краснофлотцы!

Секунда замешательства, и дружный рев в ответ:

– Здражла – товарищ адмирал!

– Вольно! – скомандовал Алешка. – Разойдись! – Он уже вошел в роль сына олигарха. Веселого балбеса.

Никто, конечно, не разошелся, а – наоборот – все столпились возле нас и стали знакомиться. Капитан Флинт называл каждого члена экипажа и ученого по имени, званию и должности.

– Старший помощник Михеев!

– Очень рад, – снисходительно отвечал папа. – Я всегда уважал старших помощников.

– Старший механик Кулибин!

– И старшие механики мне всегда нравились, еще с детства. Я сам хотел когдато стать старшим механиком. Но мама очень возражала…

– Маму надо слушаться, – покивал с усмешкой веселый матрос с помпоном. Капитан строго зыркнул на него. И сказал, указывая на толстого дядьку:

– Наш кормилец – кок Сковорода.

Алешка с сочувствием посмотрел на кока и сказал:

– Бывает.

– Ой, хлопче, – засмеялся Сковорода. – Если бы ты знал, какие фамилии еще есть у нас в Украине! Например, Голопупенко. Я тебе потом столько про него расскажу.

– Лучше не надо, – поспешил предупредить его капитан. И продолжил: – Начальник экспедиции профессор и академик Штокман.

Этот Штокман был очень похож и на профессора, и на академика. Он был в широких, тяжелых очках и в узкой бородке, которая завивалась на конце точно запятая.

Наш папа вздохнул, с уважением пожал ему руку и сказал с большим сожалением:

– А вот академиком стать я даже и не мечтал…

– Папа не позволял? – серьезно спросил веселый матрос с помпоном.

– А вот этого, – капитан указал на него, – я сегодня же спишу на берег!

– Не спишете, – серьезно сказал папа. – Он мне нравится.

И капитан не стал возражать. А повернулся к маленькому человечку с пушистой головой и назвал его:

– Ихтиолог Рыбкин, доктор наук.

– Ихтиандр Рыбкин, – шепнул мне Алешка.

– А вот ихтиологом, – сказал папа, – я никогда не хотел стать. Я всегда любил рыбу не в море, а на столе.

– Боцман Шмага, – продолжил капитан.

Боцман шмыгнул носом и вытянулся во весь свой длинный рост.

– Гдето я вас видел, – сказал папа.

– По телевизору, наверное, – подсказал веселый матрос. – В программе «Здоровье». У Шмаги – вечный насморк. Мы его поэтому Шмыгой зовем.

Шмага засмущался и опять шмыгнул носом – будто волна в борт плеснула. А веселый матрос шепнул Алешке:

– Он у нас еще и глухой.

– Но он хоть видит? – сочувственно спросил Алешка.

– Еще как! Любой непорядок на палубе сразу заметит.

Все это знакомство длилось так долго, что мы даже проголодались. А капитану этого было мало, и он стал рассказывать о своем замечательном судне и водить нас за собой по всяким помещениям.

– Это каюты, это кубрик матросский, это машинное отделение, это траловое устройство, это драга, это капитанский мостик. Здесь радиорубка…

Капитан Флинт не зря гордился своим судном. Тут было много всяких технических чудес, но нам больше всего понравилась камера наблюдений, или темная комната, как ее все называли. Она находилась в глубине носового трюма. Каморка такая. У которой в пол было вделано толстое, ничем не пробиваемое стекло – вроде экрана большого телевизора. Она предназначалась для наблюдений за морским дном. Когда наблюдения не велись, экран закрывался металлической шторкой. Алешка, как дитя олигарха, тут же потребовал эту шторку убрать.

Капитан нажал кнопку на пульте, шторка уползла в сторону и гдето исчезла. Погас свет, и перед нами засветилось окно в океан.

Здесь было не очень глубоко, и дно под «Афалиной» просматривалось со всеми подробностями. И эти подробности нас не очень обрадовали. На песчаном дне, среди редких кучковатых водорослей, валялись: колесо от самосвала, чейто оборвавшийся якорь, дырявая стальная бочка, много всякой драной обуви и прочий хлам. Среди него сновали мелкие рыбки, пробежал бочком маленький краб; скользили по песку солнечные зайчики. Ну прямо – загаженный газон, в котором копошатся воробьи и вороны.