Я боюсь нового обследования. Надеюсь, они ничего не заметят.

Сегодня меня навестила Амелия, мы катались на лошадях. Она считает, что теперь должна обо мне заботиться. Я ей объяснила, что теперь уже совер­шенно здорова и нет причины так обо мне пережи­вать. Волей-неволей ей пришлось это проглотить.

Сегодня вечером я была еще и на баскетболе В пятницу у нас игра, наконец я снова смогу быть как все.

Четверг, 29 февраля 1996

Фу! Сегодня шло наперекосяк все, что только могло идти наперекосяк. Обследование — чистый ужас! Врачи туг же доперли, что я придуривалась. Абсолютное безумие, они хотят засунуть меня в клинику на пару месяцев! Но это не просто ка­кая-то там рядовая клиника, а психиатрическая. Психушка! Дурдом! Для сумасшедших! Помогите! Док объяснил, что там лежат только молодые люди, у которых не все в порядке в душевной сфере, и мы с ними хорошо друг друга поймем, потому что у многих из них такие же проблемы, как и у меня. Тра-ля-ля...

Я не хочу в психушку! Разве этого никто не по­нимает?! Нет, никто не понимает, мой отец тоже, он просто вне себя из-за того, что я так ловко об­вела его вокруг пальца. Со времени посещения врача он со мной не разговаривает, сказал толь­ко: «Ну вот, доигралась! Теперь тебе придется лечь вклинику». У меня такое чувство, что отцу за меня стыдно. Он никому не расскажет, что мне нужно в психбольницу. В понедельник он меня туда повезет.

Пятница, 1 марта 1996

Я всю неделю не была в школе. Но во двор вы­ходила и даже попрощалась со своим подопеч­ным — конем по имени Пикассо. Пока меня не бу­дет, Амелия о нем позаботится. С остальными лю­бителями верховой езды я тоже попрощалась, и все оказалось не так плохо, как я себе навообра жала. Все они говорили что-нибудь типа: «Ну ни­чего, у нас еще всё впереди» или «Я все время ду­мал, в чем только у тебя душа держится!» — или желали мне скорейшего выздоровления и выра­жали ужасное сочувствие. Моя тренерша по бас­кетболу не разрешила мне сегодня играть, это по­сле того, как я ей рассказала, что больше не при­ду, потому что ложусь в клинику. Она заявила, что если я настолько больна, то мне совсем ни к чему заниматься спортом. Почему здесь все стараются сделать мне еще больнее? Итак, я сидела на ска­мейке запасных и только смотрела. Моя команда проиграла с разгромным счетом. Они продули все игры, в которых я не принимала участия. Это же логично: кто кроме меня в состоянии зарабатывать очки? Я не могу утверждать, что все дело во мне, но тем не менее это триумф. Пусть посмотрят, смо­гут ли обойтись без меня.

Этого я, конечно, никому не сказала. Но чер­товски хотелось!

Друзья мои впали в шок, когда я им все расска­зала. При этом я говорю только, что меня отправля­ют в клинику; слово «психиатрическая» звучит так отвратительно, что я стараюсь его не произносить. Завтра ко мне зайдут ребята, вроде как попрощать­ся. Надеюсь, отец уедет, тогда мы хоть сможем поси­деть спокойно.

Суббота, 2 марта 1996

Сегодня я целый день чувствую себя ужасно. Нет, не так: я вообще себя никак не чувствую. Мне стало все равно, куда я еду, что про меня говорят, кто что думает. Я хочу выбраться из этой дурац­кой квартиры, из этой гнусной дыры, и оказаться подальше от отца. Он все еще со мной не разго­варивает. Если я случайно попадаюсь ему на гла­за, то мы оба молчим. Сегодня, по счастью, он целый день где-то мотался. Ко мне пришли Никки, Амелия, Майк и Даниэль. Даниэль, конечно же, явился не с пустыми руками, и все мы курили марихуану. За сегодня это первый раз, когда я хоть что-то по­чувствована.

Мы договорились, что будем часто обмени­ваться письмами и разговаривать по телефону ие реже чем раз в неделю.

Воскресенье, 3 марта 1996

Сердце готово выскочить из груди! Скоро на­ступит завтра. Я уже собрала вещи. Сейчас я вы­гляжу так, что, наверное, в клинике вызову только отвращение. Волосы выросли уже приблизитель­но на сантиметр. От моего вида не может не вы­тошнить. Так мало, как сегодня, я еще никогда не весила: 38,9 килограмма. Это настоящая победа, хотя теперь мне почему-то не доставляет никако­го удовольствия худеть. Я уже практически и дви­гаться не могу, а стоит только встать, как тут же в тазах становится темно, я чуть не падаю. С тех пор как меня выписали из больницы, ко мне в же­лудок попало только пять помидоров и около шес­ти кофейников кофе. Если бы я могла, я бы сейчас ела ужасно много. Пиццу, торт, шоколадный пу- динс.. Но ничего не выйдет. Я не имею права вот так сразу свести на нет все свои завоевания.

Понедельник, 4 марта 1996

В половине восьмого мы с папой до отказа за­били машину вещами и отправились по автоба- ну в сторону Мюнхена. За всю дорогу он обратил­ся ко мне только один раз: «Постарайся как мож­но скорее оттуда выйти. И никому об этом не рассказывай».

Он даже не разрешил мне слушать мои кассеты

Снаружи психушка похожа на старый отель. Должна признаться что вид неплохой, на природа

на вершине холма, все водители оглядываются, noтому что такие красивые здания наверняка видишь

не каждый день. Конечно, большинство даже не догадывается, как оно выглядит внутри и что таи

происходит. Клиника расположена прямо у реки. Но, к сожалению, я слышала, что с ближайшим го-

родом нет никакого сообщения, кроме автобуса, который ходит всего два раза в день. Супер, я

оказалась в пампасах, и нет никакой надежды убежать. Мой отец изобразил из себя джентльмена, вы-

тащил из машины мой чемодан и понес по малень-кой улице, ведущей прямо к входу в клинику. Но

ему не оставалось ничего другого, потому что даже одна только мысль о том, что мне придется нести Он

вещи, лишила бы меня последних сил. Вход находится между тем зданием, которое видно с дороги, «что:

и пристройкой. Честно говоря, это новое здание тоже выглядит вполне приемлемо. Сразу за клиникой начинается лес

Нас встретила секретарша, которая тут же отвела нас к старшему врачу, фрау Ахтылапочке. Эта тетка мне сразу не понравилась. Каштановые вьющиеся волосы до плеч и ноги настолько тонкие, что можно подумать, она сама страдает от истоще-

ния. Она говорит на таком ужасном диалекте (а при этом еще через слово рычит: «Ах ты, лапоч­ка!»), что начинаешь сомневаться в ее натураль­ности. Я не могу воспринимать ее всерьез, потому что у меня все время такое чувство, что она специ­ально так странно разговаривает. Хотя на самом деле, как я заметила, она никогда не шутит.

Она привела нас в комнату с видом на речку, которая, как выяснилось, вовсе не речка, а бурный ручей (шириной метров пять, максимум). Окно было распахнуто настежь, и я услышала голоса мо­лодых людей, развлекавшихся за домом. Фрау Ах- тылапочка тут же начала задавать глупые вопросы: «Итак, ты София. Ну, София, расскажи, как ты дума­ешь, почему ты здесь?»