Мы же просто зафиксируем, что за стенами городищ над традиционными полуземлянками возвысились вполне добротные деревянно-глинобитные дома, устроенные на плотно утрамбованных платформах (так плотно, что и через три тысячи лет хоть строй на них снова).

Бронзовая чаша (III тысячелетие до н.э., культура Луншань)

Бронзовый кубок (II тысячелетие до н.э., эпоха Шан)

Важнейшие раскопки произведены близ современного Ань-яна (провинция Хэнань). Некоторые из тамошних зданий иначе как дворцами не назовешь, а окружающие их строения — явно дворцовые службы и жилища придворных и челяди. Вожди становились царями, по-китайски — ванами, повелевавшими ближними и дальними поселениями, а затем и окрестными диковатыми племенами. Постепенно сложилось древнейшее царство Шан (иногда употребляется название Инь).

Ну что ж, к тому и шло. Тем более что уже сумели запрячь (но пока не оседлать) лошадей. Появились телеги, а главное — боевые колесницы, самое мощное и самое аристократическое оружие на ближайшие столетия. Еще одна загадка истории. До той поры протокитайцы применяли колесо только как гончарный круг, да и это приспособление они скорее всего у кого-то позаимствовали. В этом не надо усматривать ничего сколь-либо для них уничижительного: колесо — это изобретение из разряда эпохальных, мирового значения. Из тех, что успевали разойтись из первоисточника по всему белому свету, прежде чем кто-то где-то озарялся на подобное же. И приручение лошади — событие того же масштаба. Лошадь одомашнили индоевропейцы-хетты в Малой Азии, и они же изобрели боевые колесницы. Мало того: в южносибирских степях, — самом близком к Китаю ареале распространения лошадей, — годные для приручения породы тогда вообще не водились. Так откуда же взялись на берегах Хуанхэ колесницы, эти царицы боевых полей — сначала двуконные, а потом и четырехконные упряжки?

На возможный вариант ответа указывают как данные археологии — среди множества обнаруженных черепов попадаются экземпляры явно индоевропейского типа, так и мнение некоторых палеолингвистов: в древнейшей основе китайского языка присутствуют и индоевропейские элементы.

Бронзовое изображение предка (2 тысячелетие до н.э.)

Впрочем, новации могли занести не сами хетты, и скорее всего это сделали не они. Колесницы быстро разнеслись по всему Ближнему Востоку и Иранскому нагорью — этой предполагаемой колыбели индоевропейцев, а двинувшиеся на юг волны ариев, перевалив через Гималаи, завоевывали с их помощью Индию.

С другой стороны, в истории все возможно. Как правило, зарождающаяся цивилизация обладает особой притягательной силой, и, помимо изумленных варваров, к ней устремляются и уроженцы старых культурных центров — как одиночки, так и целые племена. Те, кому почему-то не нашлось подобающего места на родине, кто проиграл в междоусобной или в более масштабной войне (это не исключает, а скорее предполагает, что некоторая часть пришельцев могла попытаться утвердить свой авторитет на новом месте с помощью оружия). Китайская цивилизация имеет долгую историю — но она не древнейшая. Египетская, шумерская как минимум на два тысячелетия старше, старше и индийская. А хетты как раз в описываемое время агрессивно и довольно успешно наседали на владения фараонов. Еще на тему, что культура не знает границ: среди найденного на берегах Хуанхэ оружия нередко попадается богато изукрашенное в знаменитом «зверином стиле», свойственном искусству сибирских и алтайских кочевых народов.

* * *

Как бы там ни было, воины раннего царства Шан (столицей которого, возможно, и было раскопанное близ Аньяна городище), в виде колесниц получили победоносное оружие. В несущейся на врага колеснице обычно умещалось трое: возница, позади него лучник, а справа (чтобы не было помех «рабочей» руке) — копьеносец, он же обычно «командир экипажа» из числа военной аристократии. Вслед за колесницей наступала цепочка пехотинцев — но им, конечно, за конями было не поспеть, их роль была скорее вспомогательная — «зачистить» территорию, скрутить и угнать в стан пленников.

Воевали с кочевыми и полукочевыми племенами, воевали и с «себе подобными». Древнекитайская цивилизация складывалась не в одном центре, одновременно с Шан относительно самостоятельно развивались, например, ранние государства неподалеку к западу, в Сычуани — там тоже успешно осваивали бронзу и все сопутствующее.

Понятно, что такое усложнение военного дела, — в виде и «материального обеспечения», и требующегося боевого мастерства, индивидуального и полководческого, — не могло не привести к резкому расслоению шанского общества. Теперь оно делилось не только на тех, кто правит и тех, кто подчиняется, — но и на тех, кто преимущественно воюет и тех, кто преимущественно мотыжит поле (а иногда и воюет — или сопровождая колесницу, или участвуя в отражении агрессии). А если не мотыжит, то кует, строит, ваяет, украшает, прислуживает — или каким-либо другим образом участвует в общественном разделении труда. Впрочем, этих, по сути, первых горожан (таковыми была также и знать, военная и управляющая) пока было довольно немного — земледельцы жили (и очень долго еще будут жить) преимущественно натуральным хозяйством. В Китае вскоре появятся огромные для своего времени города — но в целом процент городского населения обычно был невелик.

Словом, общество довольно отчетливо разделилось на знатных и простолюдинов (быстро привыкшие важничать господа стали несколько пренебрежительно называть своих трудящихся соотечественников «черноголовыми» — можно подумать, что сами как один были блондинами).

Еще в обществе становилось все больше рабов (но очень много их никогда не было). А в орбиту тесных отношений попадали, становясь зависимыми, все новые варварские племена. Которые в недалеком будущем, — что такое для истории пара веков? — в большинстве своем станут считать себя природными китайцами. Но об этом мы поговорим попозже.

* * *

Ванов хоронили в гробницах под высокими курганами. При этом свершалось страшное кровавое действо: вослед правителю в загробный мир отправлялись верные соратники, жены, наложницы, слуги, рабы. Хорошо еще, что мы знаем об этом не в подробностях, а преимущественно по данным археологии: можем, по крайней мере, надеяться, что большинство убиенных покинуло белый свет по своей воле (хотя у рабов и слуг вряд ли спрашивали их согласие).