– Да я думал, вдруг это не навсегда, – озвучил терзавшие его опасения мальчик.

– Навсегда, навсегда, – несколько раз энергично кивнул Кирилл Георгиевич. – Первое время, конечно, могут возникать странные эффекты, пока глаз окончательно не восстановится. Но потом и это пройдет.

– Какие эффекты? – полюбопытствовал Егор.

– Точно не знаю, – признался врач. – Операция экспериментальная. У одного из моих пациентов временами двоилось в глазах. У другого цветоощущение постоянно менялось. Третий видел… – Он выдержал паузу, подбирая слова. – Ну, как бы с некоторым опозданием, с задержкой на несколько секунд. Вот представь: стоит у человека на тумбочке стакан, я его убираю, а он еще продолжает его видеть.

– Потом-то у них это прошло? – с тревогой глянула на врача мама Егора.

– Совершенно, – заверил Кирилл Георгиевич. – Теперь у них стопроцентное зрение.

А еще через несколько дней Егор и Нина Владимировна возвратились в Москву. Видеть он продолжал прекрасно. Никаких побочных явлений. До того самого момента, пока не возникла Белка!

Он промучился сомнениями до самого прихода мамы. Едва войдя, она принялась расспрашивать, как он провел день, а главное, как себя чувствует, и не болело ли что-нибудь у него? Егор поторопился заверить ее, что с ним полный порядок. Тут мама заметила у него на лбу покрасневшую припухлость, и началось. Обо что он ударился? Как можно быть таким неосторожным? Или он скрывает и ему стало плохо?

В звенящем голосе матери вибрировал страх. Егор снова принялся заверять ее, что он в полном порядке. А на кухонном столе, до которого они как раз успели дойти, предательски сиял медными боками забытый таз для варенья. Посыпался новый град вопросов, но именно они неожиданно и навели Егора на правдоподобную и вполне невинную версию по поводу шишки.

– Видишь ли, ма. Я эту штуку снимал, но не удержал, вот она и ударила мне по башке.

Нина Владимировна всплеснула руками:

– Зачем тебе вообще понадобился таз?

– Эксперимент проводил, – принялся вдохновенно сочинять на ходу сын. – Понюхать, пахнет ли он еще вареньем.

– Как он может пахнуть вареньем, когда я его сто раз мыла? – с удивлением поглядела на Егора Нина Владимировна.

– Мне было интересно, впитывает медь запахи или нет, – нашел он объяснение и этому.

– Странные у тебя фантазии, – пожала плечами мама. – Обязательно нужно что-нибудь затеять и удариться самым опасным местом.

– Лоб у меня, между прочим, здоровый! – возразил мальчик.

– Да, но рядом глаза, – вздохнула мама. – Повредишь там себе что-нибудь, и все усилия насмарку. А второй раз чуда может не произойти.

Егор потупился:

– Ну, извини. В следующий раз постараюсь быть осторожнее.

– Прямо не знаю, что с тобой делать, – с отчаянием проговорила она.

– Заверни в ватку, засунь в лукошко и носи с собой на работу, – пошутил сын.

– Если бы это было возможно, так бы и сделала.

Она крепко обняла его, потом легонько оттолкнула.

– Давай лоб хоть намажем, чудище. А то синяк будет.

Егор с облегчением перевел дух. Похоже, гроза миновала. Теперь главное, чтобы мама как-нибудь не догадалась о его сегодняшнем видении. Иначе слез точно не миновать. Вон из-за элементарной шишки какой шум подняла.

Он и сам не знал, верит или не верит в явление Белки, и целый вечер слонялся по коридору, напряженно прислушиваясь к происходящему в кладовой. Мама не выдержала:

– Ты прямо как маятник! Взад-вперед, на кухню и обратно. Если есть хочется, так и скажи.

– Совершенно не хочется, – честно ответил сын. И тут же обосновал свои маневры по квартире: – Мне сперва ножницы понадобились, потом ножик.

– Зачем? – поинтересовалась Нина Владимировна.

– Пока секрет, – напустил на себя загадочность Егор. – Констролю кое-что.

– По-моему, ты ничего не делал, а только ходил.

– Ошибаешься. Ты ведь книгу читала, вот ничего и не заметила.

Нина Владимировна и впрямь за чтением до того увлекалась, что окружающий мир на время переставал для нее существовать. «У меня это единственный отдых», – объясняла она такую свою поглощенность. Егор этим часто пользовался. Вот и сейчас, стоило ей уткнуться в толстую книжку, которую она уже третий день таскала с собой на работу и с работы, моментально опять переместился в коридор. Из кладовки слышалось тихое шуршание.

Он осторожно потянул на себя дверь. Навстречу ему выкатился одинокий грецкий орех. Мешок снова оказался развязан. Внутри кладовки, однако, никого. Вероятно, он в прошлый раз недостаточно крепко затянул на горловине мешка узел.

– Ну, так я и знала, – раздался за спиной голос мамы. – Вот упрямец! За орехами, значит, в кладовку повадился! То есть я совершенно не против. Тебе они только на пользу. Но к чему такая секретность? Я тебе разве запрещаю?

Егор покраснел:

– Да я их даже не думал есть! Не веришь – проверь помойку! Ни одной скорлупы не найдешь.

– А почему тогда мешок развязан? – не унималась мама.

– Я услыхал, как они развязались и посыпались…

– Ну да, конечно, орехи сами, – хмыкнула Нина Владимировна. – Ладно. Набирай и пошли колоть.

Егор поморщился. Теперь придется их есть. Впрочем, это казалось ему куда меньшим злом, чем если мама узнает про Белку.

На следующее утро, едва она ушла на работу, он первым делом кинулся в кладовку. Никаких следов постороннего вторжения. И мешок завязан так же, как они с мамой завязали его вчера. Вот только тревога не уходила. Сосредоточиться ни на чем другом Егор не мог. Каждые десять минут ноги несли его к заветной двери.

Наведавшись в кладовую в пятый раз, он приказал себе не сходить с ума и больше туда не заглядывать, однако на месте по-прежнему не сиделось. Вздохнув, он взял с полки учебник истории и уткнулся в него. Хоть с пользой проведет время.

Грохот в кладовке заставил его вскочить на ноги. Учебник полетел на пол, а мальчик бросился в коридор и рывком распахнул дверь, ожидая снова увидеть Белку. Но в этот раз его ждало гораздо большее потрясение.

На комодике, свесив ноги, сидела… девочка, по виду примерно его ровесница. Белка устроилась рядом с ней и сердито цокала зубом. Крик ужаса застыл у Егора в горле. Последние сомнения отпали. Он точно сошел с ума!

– Ой! – звонко воскликнула девочка. – Ты откуда?

Егор таращился на нее, не в силах произнести ни слова. Больше всего пугала реальность видения. Симпатичная девочка с густыми черными волосами, подстриженными под пажа. Глаза, тоже черные, живые, озорно смотрели на мальчика. Щеки чуть розовели румянцем. На пухлых губах застыла растерянная полуулыбка.